Розанов В.В.

Розанов Василий Васильевич (1856—1919) — философ, писатель, педагог, литературный критик. Философско-педагогической работы: «Сумерки просвещения», «Три главные принципа образования», «Педагогические трафаретки», «Семья как истинная школа», «Два типа образования», «Беспочвенность русской школы» и др., свыше 30 книг по философии, истории, религии, морали, литературе, культуре, педагогике. Разрабатывал вопросы философии образования, понимая под ней «обсуждение самого образования, самого воспитания в ряду остальных культурных факторов». Ввел три принципа образования и воспитания: принцип индивидуальности, принцип целостности, принцип единства типа. Воспитание и образование для Розанова были слитны и неразделимы. Розанов как философ, сообразуясь с общечеловеческими идеалами, искал пути нравственного и духовного оздоровления всего русского общества. Считал, что человек в процессе развития и воспитания пытается постичь три антагонистических культа: античной цивилизации, христианского спиритуализма и точных внешних познаний о себе и о природе. Одним из первых вскрыл причины застоя русской школы: несамостоятельность, подражательность Западу, непомерное давление на нее российских государственных указов. Раньше западных ученых попытался ввести в психологию термин понимание.

Коджаспирова Г. М., Коджаспиров А. Ю. Педагогический словарь: Для студ. высш. и сред. пед. учеб. заведений. — М.: Издательский центр «Академия», 2001, с. 130.

В.В. Розанов – Н.Н. Страхову. Июнь 89.

...Теперь я люблю без всякой примеси идейного, и без этого же полюбило меня доброе, хорошее и чистое существо. Мы рассказали друг другу свою жизнь, со всеми ее подробностями, не скрывая ничего, и на этой почве взаимного доверия, уважения и сочувствия все сильнее и сильнее росла наша дружба, пока не превратилась в любовь. Дай Бог нам сохранить чистоту в отношениях, потому что жениться я не могу, и только теперь я впервые почувствовал, что в самом деле кое-что в нашей жизни, в устройстве нашего счастья зависит от законов и учреждений. По последним — мы можем разлучиться с женою и я могу жить с кухаркой или развратничать по публичным домам, но никак не могу жениться на уважаемой и любимой женщине. Это требуется во имя Евангелия, во имя союза Христа с церковью. Но Бог с ними, я не хочу теперь говорить ничего этого...

В.В. Розанов – Н.Н. Страхову. Май 89.

...Что касается до Л. Н. Майкова, то, когда я был у его брата, он в разговоре о переводе как-то переврал фамилию Первова — вообще отнесся к нему пренебрежительно, и я это очень запомнил; он, без сомнения, очень добрый, простой русский человек, но с тем особенным эгоизмом и высокомерием сытого человека, к которому очень способны русские; бедный Первое столько трудился, и вообще это такой благородный и самоотверженный человек, каким, дай Бог, быть самому Майкову, и, не зная человека, нельзя относиться к нему свысока. Но я бы стерпел, если бы на Страстной неделе не умер от воспаления мозга его 5-летний сын, который был у него один и, судя по болезни жены, кажется, у них уже не будет больше детей. Мальчик был так хорош, и я всегда с ним играл, бывало; отец, конечно, был в страшном горе, и, когда я вспомнил о Майкове и его сытости, когда люди так глубоко страдают, у меня шевельнулось недоброе чувство...

В.В. Розанов – Н.Н. Страхову. 21 апр. 89

...Я думаю, кроме сказанного в письме Вашем, Вы нашли что-нибудь в моей статье особенно дурного и, сберегая меня, — не хотите, чтобы она была напечатана, а, щадя мое самолюбие, — промолчали об этом и сказали о другом, что я не могу считать иначе, как написанным на 3. Тогда (если мне уже очень больно будет выслушать) напишите прямо — не печатайте; я всегда Вас послушаю без объяснений. По рассеянности я всегда могу провраться и сказать нечто невозможное в литературе...

В.В. Розанов – Н.Н. Страхову. Апр. 89

...Кстати, еще несколько слов не по существу дела: я скоротал конец статьи, потому что скоротать самые положения о механизме было не-возможно, а с другой стороны. Вы сказали, что статья отнюдь не должна быть больше нескольких страниц, и, во всяком случае, меньше печатного листа: видите, как удобно писать в Ельце, не рваться в Спб.; то, для чего достаточно было бы пяти слов при свидании, вызывает здесь или ненужное писание 30 страниц (первая, мною посланная Вам статья), или порчу статьи. И вообще прежде, чем что-нибудь напечатать в журнале, я уже так натомился в журналистике, что невольно подумываю об удобстве просто писать книги; но тут другое затруднение — книг никто не читает. Поистине милое положение человека, который не хочет посвятить себя вину, любви и картам. Но оставим это...

В.В. Розанов – Н.Н. Страхову. 21 мар. 89

...У нас за это время случилось несколько событий в гимназической жизни. и такого характера, что мне стыдно, что я написал выше все, не рассказав Вам о них: на маслянице директор поручил двум помощникам классных наставников ходить на каток — наблюдать за гимназистами, катающимися на коньках (скоро за ними в сортир будут посылать надзирателей): и вот в одно из воскресений часов в 12 утра в первый раз вышел старый Леонов (60 лет) — и получил от выгнанного несколько лет назад Рыльцевича оплеуху, не как Леонов, а как классный надзиратель, из-за которого его когда-то оставили без обеда и потом дома высекли. Если бы получил я, если бы получил кто другой из учителей — я бы не так удивился, и даже — не так негодовал...

В.В. Розанов – Н.Н. Страхову. Февр. 89

...Посылаю Вам статью свою, так как Вы написали, чтобы я не стеснялся в этом. Не знаю, удовлетворит ли она Вас или, скорее, не думаю этого. Когда я перечитал ее как-то несколько страниц (чего никогда не делаю) — мне показалось очень скучно. Что делать? Я тоже не в ударе. Действовала тут и мысль, что вот раньше писал не то, что нужно; что отчего ничего не отвечает Л. Н. Майков о том, принимает ли новое предисловие к «Метафизике», которое я ему послал, и еще все беспокоила мысль, что нужно скорее все это кончать, а то опускаешь свое учительское дело; следовательно, не было спокойствия и радостного, хорошего настроения духа, при котором я только и люблю писать. Кстати, я сейчас понял, что Вам не понравилось в посланной статье «Орг. мир и мех. причин.» и о чем Вы сказали, что нужно было бы выпустить, — и мне стало ужасно стыдно, что я мог так писать. И знаю, почему не понравилось...

В.В. Розанов – Н.Н. Страхову. 8 февр. 89

Так-то скучно мне стало, дорогой Николай Николаевич, что Вы ничего не пишете мне. Верно, нашли что-нибудь нехорошее в посланной статье, или неверность в изложении Данилевского, или бледность этого изложения, или что-нибудь нехорошее в тоне моем там, где говорю от себя. Бог знает, писать, в сущности, очень мудрено: живешь тогда, точно замуровавшись в каком-то мешке, и не чувствуешь, и не можешь чувствовать, что уже давно смешно то, что ты там делаешь, и это видно для всех, кто ни засовывает голову в твой мешок. Нет, писать не легко, а очень, очень трудно; а писать хорошо — почти невозможно: нужно, чтобы кто-то стоял выше тебя и водил твоей рукой, кто видит вне, внутри далеко и по сторонам и никогда не ошибется...

В.В. Розанов – Н.Н. Страхову. 29 января 1889 г.

...Ерунду, которую я было писал насчет сравнения нашей литературы и науки, — я бросил накануне получения Вашего 1-го длинного письма: иду домой как-то и все думаю, что вот надо скорее посылать, а я еще не дошел даже до имени дарвинизма и Данилевского, и так «скучно мне стало», как молодому парню во «Власти тьмы». «Да к чему все это я пишу?» — вдруг осенила меня мысль: это не имеет никакого отношения к предмету (самая для меня отвратительная вещь в сочинениях) — и как это я подумал, вдруг почувствовал почти гадливое чувство ко всему написанному и, придя домой, сейчас начал снова: это было, должно быть, 18; на другой день получаю Ваше письмо тоже с осторожным намеком не завираться в сторону.. Теперь все кончено, и я чувствую — хорошо, т. е. нет ничего неуместного...

В.В. Розанов – Н.Н. Страхову. 10 янв. 89.

...Теперь же я пишу «тихо и мило», и так как это будет мой 1 -й дебют в журналистике, то немножко пространнее, чем сперва думал: сперва я думал прямо, переписав свои заметки, — прислать Вам; а теперь, так как именно это дебют, то вставлю их в рассуждение, кое начинается мыслями о различной судьбе в истории нашей литературы и науки, о немощах второй, затем о труде Данилевского, чуждом их, затем вставка, затем мысли о том, что значение книги Данилевского — освобождающее (открывающее возможность приступить к исканию истинных объяснений органического мира), центральное (ибо она может послужить средоточием целого движения научного, как тело Патрокла для троян и данайцев) и, наконец, в высшей степени идейное...

В.В. Розанов – Н.Н. Страхову. 1888 г., конец

...Все более и более открываю я в Вас желчные стороны, ранее ответа Вл. Соловьеву мне вовсе неизвестные. Все, написанное о Некрасове, написано с тайною местью... с тонкою психологиею, почти с представлением его лица, его сердца в минуты чтения; говорю об «объективной критике», о полном издании его писаний, писем, записочек, о воспитании в Александринском театре и пр. Это все ужасно справедливо, все заслужено им, и, когда я прочел ваши слова о мести за все то, что проделывали над истинными поэтами журналы, им руководимые, когда вспоминаю еще недавнюю злобную статью о Мее (кажется, в «Сев. Вестнике») и выдержку из этого поэта, полную неизъяснимой грусти, я почти радуюсь, что это Вы написали...

В.В. Розанов – Н.Н. Страхову. Декабрь 1888 г.

...Ваше настроение. В создании этого настроения (мне кажется, насколько я знаю нашу литературу) Вы также оригинальны, также являетесь начинателем в нашей литературе, как Данилевский оригинален в создании 2-х мыслей: о культурно-исторических типах и о скрещивании как постоянном инвилляторе подбора, и которые также никогда не забудутся. И насколько я понимаю и предвижу, после всех волнений, после всяких искажений человеческого образа, какие нам, без сомнения, придется еще увидеть в своей истории, когда все перегорит и все уляжется — подымется в нашем обществе и литературе это Ваше настроение — всегда спокойное и чистое, полное любознательности и религиозности, уважения к человеку, серьезное и доброе...

В.В. Розанов – Н.Н. Страхову. 25 ноября 1888 г.

...Вчера получил, многоуважаемй и дорогой Николай Николаевич, Вашу книжку о Пушкине и др. поэтах; что касается Пушкина, то с многочисленными Вашими заметками о нем я был знаком давно: как только вышло издание Пушкина, сделанное Поливановым, я купил его и прежде всего прочел по указателю все примечения из Вас (извините за слог) и Ап. Григорьева — это было задолго до знакомства с Вами; а на днях, зайдя к одному учителю вечером, я вошел поздороваться к его нахлебнику, гимназисту 3-го класса, и увидав у него раскрытую «Складчину», сейчас же прочел Вашу статью о Пушкине — она по верности мыслей и по прекрасному тону (чуть ли последний не самое важное в сочинениях?) из самых лучших Ваших статей: это то же, что книжка «Об основных понятиях психологии и физиологии». Я был рад, что у Поливанова даже не упоминается имя Писарева, ограничивается Белинским, и Пушкин обработан в духе А. Григорьева и Вашем...

В.В. Розанов – Н.Н. Страхову. 19 июня 1888.

...Так сердито Вы еще никогда не писали (разве только одна страница против Вагнера и кое-что о Тургеневе — но и то добрее), и так сильно (по- моему) Соловьев еще ни разу не был унижен в нашей литературе. Но это и поделом; в смысле самоуверенности, неуважения ни к чему, кроме себя самого, в нем есть нечто почти хлестаковское, и мы всегда как-то склонны относиться к таким господам особенно почтительно: он всегда был небрежен со своими критиками (Столповым и др.), а они, даже когда, очевидно, чувствовали себя сильнее его, относились к нему как-то бережно, чересчур деликатно. Вы первый дали ему урок, отнеслись к нему небрежно, как к поверхностному мыслителю, почти прямо назвали его холопом и нахалом, ничего не любящим и едва ли способным что-нибудь любить серьезно, отдельные суждения его — софистическими, жалкими, убогими...

В.В. Розанов – Н.Н. Страхову. 29 апреля 1888 г.

...Вы спрашиваете меня о впечатлении, которое производят статьи Вл. Соловьева «Росс. и Евр.». Я расхожусь в своем впечатлении со всеми: ее все читают здесь, комментируют, т. е. разумею разный народ, питающийся духовно журналами, и таковы все, все общество, конечно. Никакого Чаадаева я в нем не вижу. Чаадаев прочел Жозефа де Местра, был чрезвычайно поражен им и сильно, с сильным чувством и, как я думаю, с живою болью за свое отечество написал свои «Письма»; конечно, потом наступило и у Чаадаева фанфаронство, тщеславие...

В.В. Розанов – Н.Н. Страхову. 31 мар. 88

...Во 2-м изд. 1-го т. «Борьба с Западом» я прочел Вашу 2-ю статью о Ренане («Истории без принципов») и об Аксакове. Обе статьи чудно хороши; первая — по тонкой наблюдательности, вторая — по силе и глубине чувства. Вы в одном месте сомневаетесь, что. быть может, не полно сказали об Аксакове; совершенно полно, и так хорошо, что не нужно лучшего ни в отношении к нему, ни в отношении к Вам. Я сейчас же вынул Ваш портрет, ибо то, что в первом письме Вы говорили об «утомленном взгляде», вся эта дорогая черточка в Вашем лице (и именно тяжелая для Вас самих) отразилась в Вашей статье...