10 янв. 89
Только что окончил, многоуважаемый и дорогой Николай Николаевич, дважды и со страхом и тщанием переписанное Прошение в Ученый Комитет, кое и пошлется назавтра утром одновременно с сим письмом. В прошении я говорил, что 2 экземпляра книги моей «будут представлены одновременно с сим прошением» Вами, как Вы это мне позволили сделать, т. ё. положиться на Вас, что Вы достанете в магазине Суворина. Оговорил это в прошении потому, что писал его и все боялся: бумага получится, а книг нет, рассердятся, разбранятся, и я вместо удовольствия получу огорчение, и т. д.
Только что ушел от меня учитель Кедринский, коему я все рассказывал про Вас и про свои перипетии в СПб., отдал с Вашею надписью «Заметки о Пушкине» и обещал Ап. Григорьева.
Отыскал также свои заметки о споре Данилевского с Дарвином и посмеялся: они озаглавлены «Признание проф. К. А. Тимирязевым теории Дарвина опровергнутою», и с того и начинается, что содержанием и характером своей статьи проф. Тимирязев признал теорию Дарвина незащитимою больше и т. д. Это я от жара и злости уже очень распалился, но вышло сие очень ловко и искусно.
Теперь же я пишу «тихо и мило», и так как это будет мой 1 -й дебют в журналистике, то немножко пространнее, чем сперва думал: сперва я думал прямо, переписав свои заметки, — прислать Вам; а теперь, так как именно это дебют, то вставлю их в рассуждение, кое начинается мыслями о различной судьбе в истории нашей литературы и науки, о немощах второй, затем о труде Данилевского, чуждом их, затем вставка, затем мысли о том, что значение книги Данилевского — освобождающее (открывающее возможность приступить к исканию истинных объяснений органического мира), центральное (ибо она может послужить средоточием целого движения научного, как тело Патрокла для троян и данайцев) и, наконец, в высшей степени идейное: ибо тут явился вопрос о причинности и целесообразности. Затем цитаты из Тимирязева о достоинствах дарвинизма как механического объяснения органического мира и мои пункты: 1) свойства всякого причинного процесса; 2) свойства целесообразного процесса, им противоположного, и предложение г-ну Тимирязеву: или 1) опровергнуть что-либо в моих положениях о причинности и целесообразности, или 2) самому уже определить, целесообразность или причинность лежит в основе органического мира. Довольны ли Вы, мой дорогой учитель и наставник, по мыслям, но, к сожалению, и несчастию моему — не по тону и, быть может, не по настроению. Нет у меня ни Вашей ровности, ни спокойствия. Или придет это?
Теперь самое главное:
1. Не помните ли Вы, в каком номере и за какой год помещена статья Тимирязева? Кажется, июнь 1886 года? или 1887 г.?
2. Я все время ехал в Елец с истинным ужасом, что меня Георгиевский переведет учителем в Спб. или куда-нибудь близко к нему (этого, ради Бога, не говорите милому Платону Александровичу, а то он меня неистово разругает, а ему я не могу всего высказать, что говорил и раз писал Вам, что я не гожусь в учителя, и, кроме Ельца, учителем нигде не хочу быть). Здесь все-таки спокойнее, но вечно на виду и начеку, чего я абсолютно не выношу по особенностям своей организации. Притом, я могу в Ельце отлично устроиться, отказавшись от неприятных для меня классов, я могу сохранить за собой тысячу руб. жалованья и руб. 500 зарабатывать писанием в журналах, ибо мыслей у меня очень много, и лишь бы журнал принимал. Словом, без должности в Мин. Нар. Проев, я в Спб. не перееду, а должности учителя в Спб. не приму, и тут дилемма: принять для меня — это все равно, что удавиться, а с другой стороны, если Георгиевский предложит (а пожалуй, ему Майков скажет) — отказаться неловко, и я пропаду, пропаду... даже от одного страха, еще ранее перевода. Поэтому: не будете ли Вы так добры, не скажете ли, не объясняя причин, как-нибудь, смеясь, и вообще не в важном разговоре, Георгиевскому, что вот-де Розанов, странный учитель, приезжал сюда — спрашивал насчет должности в архиве (ведь не одна же должность в Библиотеке Публ. архивная?), но учителем переводиться вовсе не хочет. Я думаю, передавая Вам мои книги для рассмотрения, он Вам скажет что-нибудь обо мне, и тогда вы можете это сказать. Я все хотел об этом Вам сказать в прощальный вечер, но при Кускове не мог, потом думал с дороги Вам написать, но вот пишу теперь только. Ради Бога отклоните от меня зияющую пропасть петербургского учительства.
Ваш В. Розанов.
Здесь цитируется по изд.: Розанов В.В. Собрание сочинений. Литературные изгнанники: Н.Н. Страхов. К.Н. Леонтьев / Под общ. ред. А.Н. Николюкина. – М., 2001, с. 190-191.