<декабрь 1888 г.>
Многоуважаемый и дорогой Николай Николаевич! Отчего Вы мне ничего не напишете? Уж не сердитесь ли Вы на меня, не недовольны ли мною за что-нибудь? Вы можете все сказать; чтобы Вы ни сказали мне дурного — мне будет только стыдно за себя, может быть очень больно, но к Вам я останусь по-прежнему.
Как я рад, что когда-то своим первым письмом вызвал в Вас светлое, радостное чувство! Мне кажется, Вы мало радостного видели в жизни; даже когда Вы светло и хорошо говорите о русском народе, чувствуется какая-то напряженность; только о поэзии нашей, о Пушкине, Вы говорите свободно и легко. И между тем так уже стары, так пора Вам испытать покой и счастье.
Дай Вам Бог хоть немножко счастья и радости.
Мало кто так упорно и хорошо трудится, как Вы. Когда я Вас читаю, я думаю, что многие Ваши слова далеко пойдут, т. е. во времени, и также никогда не забудется или время от времени всегда будет вспоминаться Ваш способ отношения ко всему. Ваш дух. Ваше настроение. В создании этого настроения (мне кажется, насколько я знаю нашу литературу) Вы также оригинальны, также являетесь начинателем в нашей литературе, как Данилевский оригинален в создании 2-х мыслей: о культурно-исторических типах и о скрещивании как постоянном инвилляторе подбора, и которые также никогда не забудутся. И насколько я понимаю и предвижу, после всех волнений, после всяких искажений человеческого образа, какие нам, без сомнения, придется еще увидеть в своей истории, когда все перегорит и все уляжется — подымется в нашем обществе и литературе это Ваше настроение — всегда спокойное и чистое, полное любознательности и религиозности, уважения к человеку, серьезное и доброе. Ну, пошли Вам бог всего хорошего. Не знаю, приеду ли в Спб., — очень дорого будет. Кланяйтесь, пожалуйста, милому и доброму Кускову и скажите, что мне очень стыдно, что я ему еще не ответил, но — время! время! кому тебя хватает! Но непременно мне напишите только 2 строки: «Я на Вас не сержусь». (Если еще припишете: «Я Вас с удовольствием увижу» — тогда уже непременно приеду в Спб., а мне, сказать по секрету, очень хочется: что деньги, вещь наживная!)
Вы не сердитесь, что я иногда пишу глупости и как бы в веселом тоне. Вот и это письмо я начал писать почти в грустном настроении и с желанием сказать Вам что-нибудь очень хорошее, теплое; у меня все была мысль: как бы я согрел Вас, облил все Ваше существо теплом и светом, чтобы Вы отдохнули от своей жизни, чтобы на Вашем усталом лице вдруг появилась беззаботная улыбка, послышался бы из груди смех, веселый, как в детстве; ведь давно, десятки лет этого не бывало? Все хочется это написать, и вдруг почему-то сам пришел в светлое настроение.
Только ради Бога сей же час ответьте на это письмо. Ибо я очень тревожусь и, не успокоившись, мне тяжело будет ехать в Спб.
Ваш В. Розанов.
Здесь цитируется по изд.: Розанов В.В. Собрание сочинений. Литературные изгнанники: Н.Н. Страхов. К.Н. Леонтьев / Под общ. ред. А.Н. Николюкина. – М., 2001, с. 185-186.