М. А. Бестужев. Акварель Н. Бестужева. 1837-1839 гг.
Бестужев Михаил Александрович (1800-1871) - декабрист: с 1824 г. состоял в "Северном обществе"; на 14 декабря 1925 г. был штабс-капитаном. По приговору суда лишен чинов и дворянства, отбывал наказание в Сибири - 20 года каторги; с июля 1839 г. на поселении. Вел хозяйство, женат, имел троих детей.
См. также Записки Михаила Александровича Бестужева. 1825-1840 гг. // «Русская старина». Ежемесячное историческое издание. 1870 г. Том II. Санкт-Петербург, 1870, стр. 175-193.
Итак, ты думал жениться 3. Не ропщи, если это не состоялось: в этих случаях, да едва ли и не во всех, лучше доверять Провидению, нежели себе. Оно знает, когда соединить, когда разлучить. На нас возложено нести крест; мы исключены из ряда тех существ, у которых могут быть стремления, желания, воля — надежды; нам оставлен только дух и терпение...
Прежде нежели ты получишь это письмо, ты давно будешь уже знать о кончине в[ел]. Кн. Михаила Павловича. Эта катастрофа меня очень огорчила. Ты знаешь, он был благодетель моего Николая и перед поездом, в последний раз, в Варшаву оказал моему семейству благотворение при посредстве ген[ерал]-адъют[анта] Я. И. Ростовцева 1. Я обязан благодарностию тому и другому и, конечно, сохраню ее в сердце моем...
Удивил меня вопрос твой о часе, в котором приобщался. Это был час 11-й, а по-вашему 1-й п[о]п[олу]дни, потому что разнимся в долготе 30-ю град [усами] с минутами. Любопытен знать причину Не совпадение ли какое. Людмила 3 мне пишет, что когда адмиралу (П. И. Рикорду) показали мое письмо об украденных у меня часах в Великую субботу, во время заутрени, он удивился, что в это же время и у него из кармана вытащили бумажник с деньгами. С таким человеком приятно соучаствовать и в неприятных ощущениях...
...Мысль об Амуре меня занимала с 1809 года, когда я в первый раз увидел Ингоду и Шилку. В 14 году я говорил об этом предмете с Николаем] Семеновичем] Мордвиновым, и он не противоречил мнению моему о возможности предварительной экспедиции на Амур, без потревожения китайцев, для описи его, и особенно устья, которое, несмотря на посещения Крузенштерна и Голови[н]ина, остается в неизвестности...
В Тобольске с супругой Муравьева 1 случилось странное и ужасное происшествие. В 7 месяцев беременности в сонном состоянии, повернувшись, упала с кровати — и следствие испуга, лишив жизненности малютку, чуть самой не стоило жизни. Это известие меня крайне огорчило. Слава богу! теперь вне опасности...
Представь, мой друг, любезнейший мой Мишель, сейчас о тебе думал, сейчас хотел к тебе писать, выставил уже datum *, — и квартальный в двери, с твоим письмом от 18 ноября. Как ты меня подарил этим! Как я рад, что все у вас благополучно: это главное...
Вчерась только и, следовательно, ровно чрез три месяца, получил твое письмо, незабвенный друг мой, любезный мне Мишель. И в какое время? После проведенной ночи в ужасном страдании, так что думал: «вот близок конец». Вследствие геморро[и]дального припадка, в таком проявлении, в каком со мною еще не случался, сделался совершенный запор урины. Мучение было невыразимое; но сильное средство подействовало: в пять часов утра слезы благодарности к милосердию божию текли по моим щекам. Какая сладкая минута облегчения! А то я уже воображал умереть тою ужасною смертию, какою кончил жизнь незабвенный для меня, умный старец Петр Андреевич] Словцов, а это и воображать страшно...
Письмо твое, незабвенный друг мой, любезнейший Мишель, от 15 марта получил 16 июня дальним путем и с утратою для меня десяти строк, вероятно относившихся до духа «Отеч[ественных] запис[ок]». Мудрено ли, что грустное настроение твоего духа передалось моему, и без того симпатизирующему с грустью. Пожелание твое расшевелило приглушенные вопли сердца: оно опять стало рваться, и опять надо было повозиться с ним рассудку, чтобы надеть усмирительную рубаху. Нет, мой друг! Наслаждайся ты полною отрадою свидания и неразлучной жизни с близкими сердцу, но не отторгай меня от мысли, что для меня, здесь на земли, одного дозволительно желать — смерти. Et vraiment, il me tard de la voir *. В Тобольске холера; может быть, пожалует к нам. Ни малейшего страха! ей! ей! Есть же выгода и в страдании. Я молюсь только о сохранении, о пощаде тех, кому жизнь может еще улыбаться...
...Дряхлею я, и здоровье мое начинает изменять мне, потому и душевное расположение более мрачно. Но в этот год случилось со мною нечто необыкновенное. Говел я на первой неделе и вовсе неожиданно, в первый раз в жизни, удостоился приобщиться св. тайн из рук архиерейских. Это показалось за prognostika consolatorium и несколько оживило дух мой надеждою скорого конца, а мне серьезно хочется так на вечный отдых. Ничего так не страшусь, как болезненной старости...
Ежели можешь ты, любезнейший друг, незабвенный мой Мишель, живо вообразить, как порадовался бы я, если б господь привел меня увидеть — обнять тебя еще раз в жизни, то разочтешь — ныне все и все рассчитывают,— как обрадовался я вчерась, получив наконец твое письмо от 1-го ноября за целою печатью III Отделения] собственной] е. и. в. канцелярии. Три раза прочел я его, не выпуская из рук, теперь читал в четвертый: сколько чувств, сколько воспоминаний пробудило оно! Оставляю судить. Говоришь: «не можешь постигнуть причины»; не наведет ли тебя это последнее обстоятельство на догадку о ней. Прежде не обходили твои письма такою околицею. Со вчерашнею почтою получили известие, что к вам приехал новый генерал-губернатор. Если это точно, как уверяли меня, сын Николая Назаровича...
Наконец, по долгом ожидании,— с марта месяца действительно много времени прошло, — и я получил твое письмо, от 10 июня, мой любезнейший, незабвенный друг Мишель. Очень понимаю все. У меня нет столько хлопот, но есть такие минуты, и не редки они, в которые от самого себя желал бы сокрыться, не только быть сообщительным с друзьями. Отвращаемая от самого пера голова превращается в тыкву, и ничто рассудительное не вяжется в ней; а глупости сообщать что за радость, сам посуди. Из этого ты видишь, могу ли быть взыскательным. Попеняю тебе, да в другом. В письме от 28 марта я написал тебе о появлении Батенькова и о том что желал бы знать о подробностях смерти Якубовича 1. Ты ни о том, ни о другом не упоминаешь. Положим, что рассказывать о последних и много, и некогда, и не в расположении, но неужели первое вовсе тебя не заняло. Скажу тебе, что Батеньков написал мне письмо, исполненное юных чувств истинной дружбы; так что я изумлен был, читая, как могла сохраниться в нем эта благородная живость, которою он так отличался 20 лет назад. И сколько тут умного, интересного...
Ну, истинно, не видал, мой друг Мишель, как протекло более месяца (с 11 [-го]), что писал к тебе. Совестно стало молчать долее, хотя нет от тебя обещанных писем. Здоров ли уж? Я, как старое дерево, скрыплю, не валюсь еще, однако ж. Это не ручается, чтоб не свалился вдруг — в лабораторию могилы. Если газы уцелеют, надеюсь, душа не ничтожна. Скорее бы к решению вечной задачи. Надоело ходить ощупью, и добро бы ходить — влачиться!.. Получил письмо из Питера. Володя мой на маневрах, а по возврате наденет эполеты — предмет начальных желаний. Он сам избрал Невский Морской полк. Я не понимаю этого сочетания в названии. Квартира полка в Трубчевске, Орловской губернии. Это порядочный город. Каков-то будет его путь жизни? Твори бог волю свою...
Письмо твое, my dearest friend * Michel, от 29 мая имел удовольствие полное, преполное получить 27 июня. Суди, как приятен такой гость — чуть не через год. Последнее посещение было от 5 июня. Редкому гостю-другу мы бросаемся на шею, не размышляя, что скажет нам: может, поразит вестию. Так и в этом разе. Что делать, мой друг. По воле Провидения наше назначение — страдать, терпеть. Это все объясняет. Ни удивлению, ни сетованию нет места. Я писал графу Алексию Федоровичу Орлову. Прозакладывал бы голову мою, что письмо мое тронет его. Ошибся. Утешаюсь, повторяя с пророком! «Скажи ми, господи, кончину мою; число дней моих, кое есть». Не правда ли, ведь и это благодеяние — заставить с умилением смотреть на приближающийся конец и сделать смерть, которую все страшатся, — вожделенною!?...
Христос воскресе! любезнейший Мишель. Обнимаю тебя с чувством постоянной дружбы, приветствую христианским лобзанием. Для этого только пишу, чтобы ты видел, что я тебя постоянно помню и люблю. Нечего совершенно сказать. Здоров я, скучен сердцем, весел лицом, бодр духом, тверд упованием на благость божию. Вот все. От 24 февр[аля] имею от жены письмо. Теперь, кроме Николая, все в куче: она в наслаждении посреди детей и внука. Виделась, говорит, с Марф[ой] Дм[итриевной], о М[ихаиле] В[асильеви]че ни слова...
