М. А. БЕСТУЖЕВУ
Тара, 5-е августа 1848
Письмо твое, незабвенный друг мой, любезнейший Мишель, от 15 марта получил 16 июня дальним путем и с утратою для меня десяти строк, вероятно относившихся до духа «Отеч[ественных] запис[ок]». Мудрено ли, что грустное настроение твоего духа передалось моему, и без того симпатизирующему с грустью. Пожелание твое расшевелило приглушенные вопли сердца: оно опять стало рваться, и опять надо было повозиться с ним рассудку, чтобы надеть усмирительную рубаху. Нет, мой друг! Наслаждайся ты полною отрадою свидания и неразлучной жизни с близкими сердцу, но не отторгай меня от мысли, что для меня, здесь на земли, одного дозволительно желать — смерти. Et vraiment, il me tard de la voir *. В Тобольске холера; может быть, пожалует к нам. Ни малейшего страха! ей! ей! Есть же выгода и в страдании. Я молюсь только о сохранении, о пощаде тех, кому жизнь может еще улыбаться.
В Петербурге господь всех моих хранит. Вчерась получил письмо от Julie 1.
Я к тебе писал от 22 апреля. Не спрашивай, почему так долго не собрался отвечать тебе. И во всяком положении бывает время, в которое человек делается необщителен, а в нашем!..
Благодарю бога, что здоровье мое еще тянется служить, кроме флюса, которого рецидивы довольно часто прибрасывают нечто к страданию.
У нас был большой разлив воды, и продолжительный скотский падеж, и проявление сибирской язвы; впрочем, все обстоит благополучно.
Посмотришь на просвещенный мир — и сердце сжимается от мысли, что с распространением познаний и умения убедительно говорить люди не делаются ни добрее, ни справедливее, ни бескорыстнее, ни лучше; так как с распространением христианства нет умножения, ниже проявления учения Христова: люди все также себялюбивы, мстительны, лицемерны — и любить ближнего как самого себя, добро творить ненавидящим, благословить клянущих, молиться за творящих напасть, все также остается небесною истиною одного Евангелия, недоступного сердцам человеческим. Видно, дубовые стихи старины:
Что прежде был порок, под именем обман.
Политики теперь тому уж титул дан,
И добродетелью то свет сей ныне числит,
Когда кто говорит не то, что сердцем мыслит 2
— останутся надолго, надолго постоянною правдою.
Что же страшного умереть?..
Поблагодари сестриц за ласковый привет: он останется неизгладимым в сердце моем до пробития последней моей минуты. Брата обними; всем мой сердечный поклон и милой ученице особенно.
Ежели переписываешься с Бечасным 3, скажи ему, что добрые вести о нем всегда искренно меня радовали. От Батенькова недавно получил грамотку. Он здоров и здраво философствует.
Да хранит тебя и всех вас господь. Прости до вечно-радостного свидания там!
Неизменный друг твой В. Штейнгейль.
Примечания
58. М. А. Бестужеву
ИРЛИ, ф. 604, № 14, л. 165—166 об.
*Право, хватит мне это смотреть (франц.).
1. Дочь Штейнгейля Ю. В. Топильская.
2. Штейнгейль не совсем точно цитирует стихотворение Василия Григорьевича Рубана (1742—1795) «Что прежде был порок под именем обман...», 1769.— См.: Русская эпиграмма второй половины XVII —начала XX в. Л, 1975, с. 109.
3. Бечаснов (Бечасный) Владимир Александрович (1802—1859), прапорщик 8-й артиллерийской бригады, член общества Соединенных славян, на поселении с 1839 г. в с. Смоленщине Иркутской губ.
Здесь текст приводится по изданию: Штейнгейль В.И. Сочинения и письма. Том I. Записки и письма. Иркутск, 1985, с. 267-268.