Петербург

11-е июля — день именин вел[икой] княжны Ольги Н[иколаев]ны, праздновалось нынче в первый раз в Красносельском лагере, разумеется, только для военных, парадным разводом, ввечеру балом, для которого раскинута была обширная палатка на тамошнем съезжем дворе. Наследник оправился от кори и уже выезжает кататься, но не являлся еще ни в лагерь, ни в других публичных местах. Зато с нынешнего лета начал уже везде показываться с большими вел[икий] князь Константин Н[иколаеви]ч. Он был и на петергофском маскараде, и на красносельском бале. Между тем царская семья опять встревожена новым недугом. У дочери вел[икой] княгини Марии Н[иколаев]ны обнаружился сильный коклюш, и это тем более всех волнует, что мать со дня на день ожидает нового разрешения...

Дни 30-го июня и 1-го, и 2-го июля я провел в Петергофе, первые два — один в придворных обязанностях, третий — с женою, детьми и племянниками, которые приехали ко мне погулять. 30-го июня был бал в большом Петергофском дворце для всех приехавших, 1-го числа, как всегда, кавалергардский развод, обедня с выходом, baisemain *, гофмаршальский стол, маскарад и иллюминация. Все это сопровождалось очаровательною итальянскою погодою, и иллюминация на моей памяти никогда так не горела. 2-го предполагалось публичное гулянье в Александрии, но с самого утра начал накрапывать дождь, который после обеда усилился и уничтожил все проекты...

23 июня

Придворные новости: корь, как и должно было предвидеть, пристала тоже к наследнику, и притом в очень сильной степени. И он, и цесаревна лежат в ферме в Александрии, а дочь их — у имп[ератри]цы.

Так называемая собственная дача, в двух верстах 439 <за> Петергофо<м>, подарена наследнику и, без сомнения, будет обращена в очаровательный приют, чему так способствует ее местоположение.

Вел[икий] князь Михаил П[авлови]ч уехал от нас 10-го числа по тракту через Варшаву. Должности его исправляют везде старшие по нем в той части: так, например, по военно-учебным заведениям — генерал Клингенберг, по Гвардейскому корпусу — генерал Кнорринг, по артиллерии — Сухозанет и пр. Государь велел, чтобы в церквах военно-учебных заведений произносима была при обедне установленная молитва о благополучном путешествии и возвращении вел[икого] князя. Прекрасная мысль, достойная поэтической его души! В приказе Клингенберга, которым эта в[ыс]шая воля объявляется к исполнению, прибавлено: «Отрадна для меня уверенность, что монаршая сия милость предупредила душевное желание каждого из чинов военно-учебных заведений. Усердные молитвы благодарных детей о высоком благотворителе нашем, несомненно, будут услышаны и исполнены!»...

Потом был раз и ночной мороз, побивший в садах георгины и некоторые другие нежные растения. Вчера был опять первый теплый день. Сегодня тоже хорошо. Умерла одна из знаменитостей 1812-го года первая, высшая из остававшихся еще в живых: князь Петр Христианович Витгенштейн, «защитник Петрова града», тот знаменитый герой, на которого в свое время сыпалось столько лавров, который воспевался в песнях народных, был идолом нации и теперь умер — давно уже полузабытый, давно уже удаленный со всякого деятельного поприща, хотя он и числился еще, для почета, членом Государств[енного] совета. Витгенштейн пережил свою славу...

Наконец-то, позавчера от тебя пришли такие долгожданные известия с успокаивающим почтовым штемпелем Стольп<мюнде>. Я уже не мог спокойно спать вечером от совершенно обеспокоивших фантастических картин, местом действия которых было все пространство между Берлином и Рейнфельдом. Только что я получил 2 телегр<афные> депеши, в одной из которых сообщается о прибытии Хама, а другой — о прибытии Кроя в следующий вторник. Меня здесь не будет, чтобы их встретить, поскольку завтра я отправляюсь на несколько дней в Москву; но я приму все меры, чтобы их сразу же устроить в дом Стенбока, переездом в которую будет заниматься Клюбер сразу же после того, как я уеду. Я купил 3 экипажа: 1 двухместную карету со стеклом, 1 открытую коляску, 1 дрожки, которые тебе очень понравятся, и на которых я стремительной рысью двух черных (скакунов — В. Д.) совершаю прогулку каждый вечер по острову. Вчера я обедал у императрицы-матушки, в Царском, где я встретил великую княгиню Марию 92, которая сказала, что видела тебя в добром здравии в Берлине...

Почти проспал время до [отправления] корабля, затем меня еще забросали 100 (бумагами — В. Д.) на подпись, прежде чем я смог тебе написать. Ты мне не написала, где остановилась, и я болезненно ожидал новостей. За 4 недели я получил одно единственное дорогое письмо из Берлина, в котором ты и слова не сказала о том, как долго ты там пробудешь, и куда затем. Ты в Крё[лендорфе], Кюльце, Циммер., Рейнфельде, или где? Я пишу по последнему [адресу], куда ты должна в итоге приехать. Если ты сейчас в Берлине [занята] визитами и делами, или в дороге, то теперь, каждый раз, ожидая от меня письмо, ты [сможешь] понять, каково мне; не так-то и легко дойти до баночки с чернилами. Но напиши мне лучше две строчки, чем вообще ничего. Пока я не забыл, немедленно пришли ко мне Хама, я жду его каждый день, у меня 4 собственные лошади и ни одного человека для них; конечно, если тебе он больше не нужен, поскольку я понимаю, что он должен был сопроводить тебя до Рейнфельда, если до этого дошло. У меня все хорошо, но работа во Франкфурте была детской игрой в сравнении с этой. Сегодня я проспал до 10, чего уже давно не было, вчера и позавчера до 3 за письменным столом, вчера в 8 утра уже вновь [на ногах], и если бы хоть какая-то помощь! но, но! Мы бросаем кусок хлеба на ту сторону, на которой намазано масло, и вряд ли замечаем, когда он лежит. Когда же нам придется есть землю, мы и для поломки своих зубов скорее выдумаем какие-нибудь иные причины, нежели их сохраним. Господь знает, что есть хорошо...

С тех пор, как сэр Чарлз Нейпир отплыл в Балтийское море, получив от первого лорда адмиралтейства «безусловное разрешение объявить войну», более оптимистически настроенная часть английского общества не перестает надеяться, что скоро придет сообщение о бомбардировке Кронштадта, захвате подступов к Санкт-Петербургу, а может быть (кто знает?) даже о водворении британского государственного флага на сверкающем шпиле русского Адмиралтейства.