В первый раз русские социалисты посылают своих делегатов на международный социалистический конгресс. Не как организованная рабочая партия выступают они перед вами, а как социалистическая партия, борющаяся за основные элементы политического строя, который мог бы служить базисом для рабочей организации. Но, быть может, 16 лет борьбы во имя объединяющей всех нас социалистической идеи, 16 лет мужественного отстаивания этой идеи в тюрьмах, в сибирских пустынях, у подножия эшафота[i] дают русским социалистам право сказать своим здесь собравшимся братьям: мы завоевали своею проповедью место в настоящем собрании социалистов всех стран. Мне очень жаль, что мои друзья не могли делегировать на этот конгресс человека, который явился бы среди нас живым представителем того продолжительного и страшного поединка, который происходил между всемогущей монархией и относительно малочисленной группой молодых людей, защищавших свои убеждения. Но я счастлив, приветствуя во имя этих борцов тех из их братьев, которые могли устроить международную организацию работников на основе завоеванных их родиною политических прав.
Этой именно основы не доставало и не достает моей родине. Россия является единственной европейской страной, где все политические права соединены в лице одного человека, всемогущего и безответственного монарха. В настоящем году Европа празднует столетие французской – или, быть может, было бы вернее сказать – европейской революции[ii]; но в этом же году исполняется двести лет со времени очень крупного события на моей родине. Два столетия тому назад семнадцатилетний юноша, подавив беспокойную оппозицию, сделался первым русским монархом европейского типа[iii]. Историки назвали его гениальным человеком; он обладал неутомимой энергией; по-видимому, искренно желал добра своей империи; он был страстным приверженцем европейской цивилизации; он был всемогущ, все сознательные люди страны поддерживали его в его стремлениях; созданная им система управления продолжалась при всех его преемниках на троне русской империи. Никогда еще абсолютной монархии не представлялось такого удобного случая послужить на благо страны, опереться на живые силы нации, – если, разумеется, она, по самой своей природе, была способна это сделать. Но оказалось, что именно этот период цивилизаторских реформ, начатых Петром I, был периодом самого ужасного развития порабощения большинства русских крестьян, когда миллионы свободных земледельцев стали крепостными. А сознательные люди страны, с таким энтузиазмом приветствовавшие реформы Петра Великого, в течение столетия перешли в ряды оппозиции. Никогда еще не было более решительных доказательств политического и морального бессилия абсолютной монархии.
С тех пор началась борьба передовых групп в России против абсолютизма царей, против крепостного состояния крестьян, против того экономического строя, который создавал эти язвы, терзавшие Россию. Коронованная подруга Вольтера[iv] ссылала в Сибирь писателей, принадлежавших к оппозиции, и должна была бороться с самым страшным в истории крестьянским восстанием[v]. Ее сын[vi] хотел отделить Россию от Европы китайской стеной суровых декретов. Однако окно, открытое Петром Великим на Запад, уже не могло быть закрыто, и дух революции неизбежно проходил через него в Россию. Последствием войн с Наполеоном было то, что русские офицеры принесли из Европы идею тайных политических обществ, и борцы 14 декабря 1825 г.[vii] написали на своей программе освобождение крестьян рядом с проектами либеральной конституции. Восшествие на престол Николая I ознаменовалось казнью пяти заговорщиков[viii], повешенных на бастионах Петропавловской крепости, и ссылкой в Сибирь целой группы людей, которые с моральной и интеллектуальной точки зрения представляли отборный цвет своего поколения.
Эпоха чисто политических программ миновала. Утопический социализм призывал европейские народы к осуществлению своей волшебной мечты. Среди борьбы политических партий на Западе выступал вопрос об организации труда. Коммунистический манифест[ix] призывал пролетариев всех стран к соединению.
В то же время оппозиция в России все более и более проникалась социалистическими идеями, неизменно оставаясь врагом царского абсолютизма. Среди вопросов, волновавших группу передовых людей в Москве и в Петербурге в1835–1845 гг., сенсимонизм[x] занимал почетное место. В числе наиболее влиятельных членов этой группы был Герцен[xi], ставший позднее основателем первой свободной русской типографии за границей. Сосланные в 1849 г. в Сибирь молодые люди были по большей части фурьеристы[xii]. Чернышевский[xiii] мастерски развивал социалистическую критику политической экономии. Под влиянием идей, посеянных в стране литературной пропагандой Герцена, Чернышевского и их достойных сотрудников, царское правительство, испуганное, кроме того, не прекращавшимися возмущениями крестьян, оказалось вынужденным освободить крепостных и ввести некоторые другие реформы[xiv]. Но и здесь абсолютизм выказал еще раз свое полное бессилие.
Все реформы Александра II[xv] были испорчены с самого начала, так как проводить их должны были большей частью самые закоренелые враги всяких реформ. Они же потом тормозили эти реформы в самых существенных их частях. Через четверть века с лишним после освобождения русский крестьянин оказывается разоренным и, с экономической точки зрения, более жалким, чем он был ранее.
С 1870 г. идеи Карла Маркса уже проникли в Россию. Первый перевод его основного труда «Капитал» появился на русском языке[xvi]. Убеждение, что народ может достигнуть действительного освобождения только путем восстания самих работников, подлинного народа, это убеждение все более распространялось среди русских социалистов. Но работник в России это по преимуществу земледелец, крестьянин-общинник Великороссии. Горячее сочувствие к крестьянину создало целую реалистическую литературу, которая именно в силу своего реализма неизбежно стала литературой социальной агитации. Среди интеллигентной русской молодежи распространилось и укрепилось убеждение, которое можно формулировать так: всем тем, что мы имеем, мы обязаны русскому работнику, в особенности крестьянину; поэтому мы обязаны заплатить ему свой долг, работая для торжества социализма. Потрясение умов, вызванное Парижской Коммуной[xvii], отразилось и в России; и в 1873 г. мы находим одновременно и новый расцвет русской социалистической литературы за границей, и массовое движение русской молодежи с целью проповедовать социализм; это последнее направилось в деревни и на фабрики, неся новое евангелие народу.
Я должен обратить при этом ваше внимание на один факт, наблюдавшийся тогда в русских революционных кругах и наблюдаемый еще и до сих пор. Русская социалистическая печать, издания которой появлялись за границей в течение 1873 и следующих годов, была ареной страстных раздоров: анархисты-бакунисты[xviii] боролись против сторонников журнала «Вперед»[xix]; якобинцы «Набата»[xx] нападали на тех и на других. В России же перед лицом деревенского и фабричного люда, к которому было обращено слово пропаганды, перед лицом тюрьмы и каторжных работ, подстерегавших своих жертв и неизбежно заканчивавших карьеру пропагандистов без различия их направлений, – все эти раздоры исчезали. Анархисты, якобинцы, сторонники «Вперед» распространяли в народе одни и те же брошюры, призывали его к одной и той же борьбе. В этой грандиозной борьбе приняли участие сотни молодых людей и девушек. Само правительство должно было заявить, что тридцать семь губерний затронуты революционной пропагандой.
Речи, произнесенные Софьей Бардиной и крестьянином Алексеевым[xxi] перед судьями в торжественном заседании суда, вызвали удивление и восторг всех, кто их слышал или читал: никто не думал до тех пор, что социалистические идеи достигли такого распространения в России.
Но пропаганда среди крестьян была делом медленным и трудным, число же жертв становилось очень значительным. Ими изобиловали тюрьмы, Сибирь непрестанно принимала новые партии ссыльных. Ряды проповедников быстро редели. Начинались сомнения относительно действия пропаганды, в особенности в деревнях. Начали думать, что борьба с абсолютизмом требовала более серьезного отношения, что нужно было направить в эту сторону больше сил, продолжая, однако и пропаганду в народе. Явилась вера в то, что энергичное нападение на царский деспотизм даст победу в короткое время. Эта вера утвердилась еще более, когда впечатление, произведенное в 1878 г. оправданием Веры Засулич[xxii], показало, что почти во всей стране либеральные стремления завоевали гораздо больше почвы, чем можно было думать. Но русские либералы, при отсутствии всякой политической организации и традиции, всякого самоотвержения в борьбе с ненавистным им абсолютизмом, не могли играть влиятельной политической роли в столь трудных условиях. Социально-революционная молодежь одна должна была бороться с абсолютизмом и одновременно нести социалистическое знамя. В это время русская революционная партия «Земля и Воля»[xxiii] разделилась на две части.
Одна ее фракция, назвавшаяся «Черным Переделом»[xxiv], осталась на почве федерализма, вообще на почве первоначальной программы. Эта фракция преобразовалась позднее в «Группу освобождения труда»[xxv] и, наконец, в Союз русских социал-демократов[xxvi], настраиваясь все более и более скептически насчет результатов пропаганды среди крестьян и относительно роли современной русской сельской общины. Союз проповедовал о невозможности для России следовать в своей социалистической эволюции какому-нибудь другому пути, кроме того, которым шла Западная Европа, т.е., по их мнению, должен был воцариться капитализм, образоваться промышленный пролетариат, организоваться и, наконец, одержать победу. Союз русских социал-демократов в последнее время, кроме полемических сочинений, выпустил очень значительную серию переводов трудов Маркса, Энгельса, Лафарга[xxvii] и Геда[xxviii]. Один из членов этой группы, Вера Засулич, имя которой хорошо известно в Европе, работает в настоящее время над историей Интернационала[xxix].
Другая фракция, ставшая партией «Народной Воли»[xxx], централизовалась в качестве боевой партии, под главенством исполнительного комитета. Эта партия осталась чисто социалистической и продолжала пропаганду среди городских рабочих, пытаясь их организовать и предназначив для них выходившую под ее руководством газету[xxxi]; но главным образом она сосредоточила свою деятельность на борьбе против правительства. Преследуемая самым зверским образом, она отвечала на легальные убийства террористическими покушениями. Все живые силы страны примкнули к этой партии, так как страна была раздражена полицейским гнетом. Даже соперники партии приветствовали ее удары и, напр., один из самых видных ее критиков поспешил ко мне в 4 часа ночи, чтобы сообщить мне радостную новость об одном из самых страшных ударов, который комитет «Народной Воли» нанес своим врагам[xxxii]. И в данном случае перед реальными перипетиями борьбы теоретические раздоры сглаживались, – хотя сторонники «Народной Воли» верили в возможность социалистической пропаганды среди крестьян, были сторонниками сельской общины и склонялись скорее к тому мнению, что экономическое развитие нашей родины может пойти менее трудным путем, без образования промышленного пролетариата под давлением господства капитализма.
Императорское правительство в виду этой направленной против него атаки группы убежденных молодых людей, принуждено было произвести целую революцию в своих административных предприятиях. В этой борьбе погиб царь Александр II. Русские социалисты-революционеры имели счастье видеть присоединение к их партии польских социалистов «Пролетариата»[xxxiii], с полным забвением вековой национальной ненависти. Однако эта страшная борьба исчерпала силы партии «Народной Воли». В ней совершилось несколько измен, несколько ужасных катастроф; произошли расколы; между единомышленниками вкралось недоверие; это было опасным симптомом деморализации[xxxiv]. Организация партии ослабела, комитет ее исчез, так большинство его членов погибло на виселице или в тюрьмах. Был момент – конец 1886 г. – когда все, казалось, погибло. Но с тех пор снова обнаружилось возрождение энергии. Новые, молодые и энергичные группы стараются пробить себе дорогу, несмотря на страшный полицейский гнет. Происходит известная дифференциация, но хотя это и печально, однако ее результаты, быть может, будут благодетельны. Многие из тех, кого считали твердыми сторонниками революции, ослабели и преклонились перед властью, по видимому торжествующей; произошло даже несколько громких измен. Но наряду с этим, те, кто остался верными социалистическому и революционному знамени, кажутся более непримиримыми, чем когда-либо. Все время мы наблюдаем все новые группы борцов, решившихся вести борьбу до конца и угрожающих правительству, которое не может уследить за их деятельностью, иногда чересчур смелою. Постоянно возрастают строгости, применяемые правительством к заключенным и ссыльным; возмутительные образцы их мы недавно имели в Якутске, Сахалине, Москве; но эти строгости, повторяю, имеют своим результатом то, что большинство вновь образующихся групп проникается все более и более террористическими тенденциями. Все усиливающаяся реакция, проявляющаяся во всех отраслях управления со времени вступления на престол Александра III[xxxv], все более и более раздражает все классы населения империи, а это возрастающее раздражение может привести к такого рода нежелательным и ужасным событиям, которые, быть может, тогда не могут быть предотвращены никакою силой. – Группы, примыкающие к программе «Народной Воли», еще многочисленны; отсутствие комитета, который объединил бы их деятельность, придает ей совершенно иной характер, чем она была прежде; но эти группы сознательно ставят своей задачей завоевание для нашей страны необходимых политических свобод, которые служили бы основой для социалистического развития. Другие группы идут иным путем. Именно это в настоящий момент представляет очень печальное явление.
Отыскивая новые пути в борьбе против абсолютизма, некоторые группы пришли к злосчастной идее оставить на время в стороне вопрос социализма и предложить союз против абсолютизма русским либералам[xxxvi], от которых так мало можно ожидать, хотя они и жестоко страдают от гнетущей политики нынешнего правительства. В первый раз еще русские социалисты-революционеры решаются отречься, хотя бы временно, от основных принципов своей программы. В виду такой измены, различные группы, держащиеся этих принципов, как своего главного партийного raison d’être[xxxvii], по видимому хотят объединиться, забыв свои раздоры последнего времени; возможно, что это соединение станет базисом социалистической организации, которую можно будет снова назвать русской социально-революционной партией.
Таково современное состояние социализма на моей родине. Различные группы, почтившие меня своими мандатами, заявили самым фактом присутствия их делегатов на этом конгрессе, что социализм остается неизменной основой их деятельности. Память Маркса, Газенклевера[xxxviii], Варлена[xxxix] и Бланки[xl] для них столь же священна, как и для их западных братьев. Именно в качестве социалистов, а не иначе, они будут продолжать борьбу против абсолютизма на своей родине. Они будут существовать как партия, строго отделенная от несоциалистических либеральных партий, или же они исчезнут.
Газета «Социалист»[xli], снабдившая меня полномочиями, стремится стать их органом. Общество русских рабочих в Париже, которое я также имею честь представлять на конгрессе, имеет социалистический характер с самого своего основания несколько лет тому назад. Группы, примыкающие к программе «Народной Воли», – некоторые из них существуют за границей уже пять лет, – продолжают социалистическую традицию своих предшественников. Касса социалистических изданий в Цюрихе, социально-революционная группа в Петербурге, армянская группа в Женеве, все они выражают свое единство с социалистическим Парижским конгрессом и шлют свой привет братьям социалистам всех стран[xlii].
Рядом со мной здесь присутствуют делегат Союза русских социал-демократов[xliii], роль которого мною была указана выше, а также делегаты русских рабочих-социалистов Лондона и Нью-Йорка[xliv]. Лондонская организация существует с 1885 г., нью-йоркская с 1887 г. В Америке выходит русская социал-демократическая газета «Знамя»[xlv]. Социалистическая газета «Друг рабочего»[xlvi], выходящая в Лондоне на еврейском жаргоне, представляет орган социалистов этой национальности, в большинстве случаев уроженцев России и Польши; через посредство их делегатов они просили меня заявить конгрессу, что хотя они не могут говорить на другом языке, кроме своего родного, но они далеки от изолирования себя в своей национальности; в Англии и в Америке, как и в России, они принимают деятельное участие в рабочем социалистическом движении, каким они его находят в каждой стране. Союз еврейских ремесленников в Нью-Йорке, пославший на этот конгресс двух делегатов, состоит в настоящее время из полутора тысяч пролетариев-евреев.
Итак, в отчете, который меня обязали представить пославшие меня группы, я утверждаю, что русский социализм не погиб в шестнадцатилетней своей борьбе с врагами. Ему еще не удалось образовать рабочую партию, но помехой этому были лишь политические условия России. Социально-революционная партия, боровшаяся и борющаяся за изменение этих условий, повергалась тяжким поражениям; она имеет длинный и печальный мартиролог; она пострадала от крупных измен; ей недостает теперь организации; как раз в настоящую минуту она переживает тяжелый кризис. Но те, кто примкнули к ней, решились бороться до конца, чтобы создать благоприятные условия для образования рабочей партии. Они решились бороться до конца, чтобы обеспечить лучшее будущее своей родине. Я уверен, что могу передать пославшим меня группам пожелания конгрессом успеха им, как я передал вам их братский привет.