26 января
Вчера был в зале Дворянского собрания прекрасный бал по поводу заведений Патриотического общества, бал, который назначен был еще в прошлом декабре, но, после разных отсрочек, за нездоровьем имп[ератри]цы, состоялся, наконец, только вчера. Он отличался от обыкновенных балов Дворянского собрания во-1-х, присутствием всех наличных членов царской фамилии, кроме только младшей дочери Михаила П[авлови]ча и двух младших сыновей Государя79; во-2-х, тем, что все патриотические дамы были с шарфами через плечо, а принадлежащие к обществу мужчины — в мундирах (мы все были во фраках); и, в-3-х, присутствием тут всей знати, мужской и женской, хотя вообще посетителей было несколько менее обыкновенного за ужасною погодою и беспроездными для всякого рода экипажей дорогами.
Но для меня в особенности бал этот отличался еще тем: 1. что мне удалось завлечь туда, наконец, мою Олиньку, которая с самого возвращения нашего из второго заграничного путешествия не была в свете и его не видала; хотя же она теперь кормит нашего Модю, но, уложив его <в 8> часов, всегда имеет перед собою свободного времени часов около четырех, и, 2. разговором со мною Государя, что случилось в публичном месте и в виду всей публики, которая
-------
79. Далее вымарана буква.
[65]
всегда составляет тотчас кружок около Государя, в первый еще раз в моей жизни. Я стоял с гр[афом] Пратасовым на нижней галерее, идущей вокруг залы, как вдруг Государь, совсем неожиданно, наступил на нас и, подойдя к благословению Пратасова (как он всегда в шутку с ним делает), тотчас обернулся ко мне и, пожав мне руку, отвел в сторону: «Ну, что скажешь об сегодняшнем нашем заседании (секретного Комитета)?» — «Государь, я вынес из этого заседания новое убеждение: до сих пор я считал себя сносным редактором, но, после слышанной сегодня записки, вижу, сколько мне остается еще учиться и — у меня упали руки!» — «Ну, полно, полно: это похоже на лесть, а я ее не люблю». — «Государь, ваше собственное убеждение должно вам засвидетельствовать, что тут нет ничего похожего на лесть, и притом вы изволили видеть общее единодушное впечатление, которое произведено было на всех этою запискою». — «Да, дело, похоже, теперь достаточно объяснилось: все поняли мою мысль и мою цель, и сам Егор Францевич, при наружном упорстве, едва ли не вполне убедился. Прежде, при докладах своих, он пугал меня тем, что чрез 80 постепенное истребление депозитных билетов, с обращением <внесенного под оные> депозита на фондирование билетов кредитных, я нарушу мое слово, которое для меня дороже всего на свете, и приобрету новый капитал, так сказать, с обманом для публики, что, конечно, также далеко от моих намерений. Но, сколько ни обдумываю предложенную мною мысль, не вижу в ней ничего подобного. Лежащая в депозитной кассе звонкая монета есть неприкосновенная собственность публики, пока выпущенные под залог оной билеты находятся в народном обращении; но, коль скоро билеты эти поступят обратно в казну посредством платежей, выкупа или иначе, и потом казна не выпустит их вновь, а истребит, то и соответственное <им> количество монеты, в депозитной кассе лежащее, без сомнения, сделается уже собственностью правительства, которою оно вправе распоряжать по безотчетному своему усмотрению».
Потом Государь перешел к разным подробностям операции же, повторив частию иное из сказанного утром, заключил так: «Я не хотел отказать членам в желании их прочесть бумаги еще каждому у себя на дому, хотя они не найдут в них, конечно, больше ничего нового: впрочем, посмотрим, соберемся опять вместе и потолкуем». Весь разговор продолжался, конечно, более пяти минут, но мне не пришлось уже более сказать ни слова.
------
80. Далее вымарано 2 слова.
[66]
Модест Корф. Дневник. Год 1843-й. М., 2004, с. 65-66.