Корф М.А. Дневник. Год 1843-й. 24 января

чт, 08/14/2014 - 20:31 -- Вячеслав Румянцев

24 января

Сегодня совершилось погребение митрополита Серафима. В исходе 9-го часа перенесли тело в великолепной процессии из Лаврского собора в Духовскую церковь и тут тотчас начали службу, которая продолжалась почти до двух часов. В церкви пол был обит черным сукном, так же как колонны и хоры, с серебряными украшениями. Катафалк и балдахин не отличались от употребляемых при мирских погребениях, но на ступенях стояли иподьяконы и служки с дикириями и трикириями 72, <рипидами,> светильником и посохом, а кругом разложены были ордена, митра, панагия и белый клобук. Покойный лежал с открытым лицом в полном облачении и митре, с крестом в руках и Евангелием на груди, в голубом гробе, с которого спускалась, вместо покрова, архиерейская мантия.

В церковь впускали только одетых в мундиры, а дам лишь на хоры, и то по особым билетам. Народа во время церемонии не пускали даже и в ограду монастырскую, чтобы не стеснить циркуляции экипажей. Литургию совершал <бывший здешний викарный> Никанор, новый архиепископ Варшавский V. На эктениях и многолетиях поминали только «Святейший Синод», потому что о новом митрополите указ еще не оглашен. На литургии сказано было тоже <надгробное>  слово VI С некоторыми биографическими сведениями, но больше с амплификациями и возгласами, к которым, за недостатком мыслей, обыкновенно обращаются наши рядовые проповедники. К панихиде вышли восемь архиереев, во главе их едва живой, восставший от тяжкой болезни, старец Иона, бывший митрополит Грузинский, а ныне остающийся только членом Синода. В числе архиереев был также архиепископ Литовский Иосиф (Семашко), который нынче отрастил уже себе и бороду, и от прежнего униатства сохранил только 73 польский выговор. Все они стали рядом, в главе гроба, а кругом их и от них всплошь до самых царских дверей разместился огромный сонм архимандритов, протопопов, попов (из всех приходских церквей столицы), дьяконов и служек. Всех участвовавших в служении с монахами и певчими, без сомнения, было до трехсот человек.

------

V. и двое теперешних викарных: Новгородский Леонид и С[анкт)-П[етер]бургский Иустин.

VI. Архимандритом Нафанаилом, ректором Костромской семинарии.

72. Далее вымарано слово.

73.  Далее зачеркнуто: «католич.».

[59]

Вообще священнодействие совершалось со всею восточною пышностию нашей церкви, и я видел в толпе живописца Horace Вернета, который с любопытством следил за всеми обрядами и казался сильно пораженным их великолепием. Только от многолюдства и свечей, и происходившей от этого жары, тело испаряло сильный запах: покойный не был бальзамирован и лежал уже целую неделю, от воскресения до воскресения VII. Посетителей было много и почти все административные и аристократические первостепенности, но теснота происходила более от множества духовенства, окружавшего гроб.

Государь с наследником и вел[иким] кн[язем] Михаилом П[ав- лови]чем приехали уже во 2-м часу во второй половине панихиды, которая при всем величии обрядов <с всеми пятью Евангелиями> показалась всем бесконечно длинною, и некоторым из наших членов даже скучнее заседания Совета потому, что тут надобно было — стоять, и нельзя было — дремать...

Тело целовали только архиереи, члены Синода, некоторые из архимандритов и одна родственница покойного. Государь, наследник и Михаил П[авлови]ч, приложась к Евангелию, только поклонились гробу VIII. Трогательная была минута, когда седовласый и едва движущийся Иона, особенно любивший покойного, и, вероятно, не чуждый в эту минуту мысли о близком и для него подобном обряде, после последнего целования покрыл лик умершего воздухом и назнаменовал тем окончательное разлучение его с паствою, церковью и — земною жизнью.

Тело погребли у самого алтаря между царскими вратами и правым клиросом перед местным образом спасителя. Оно было отнесено туда с катафалка и опущено в свод восемью архимандритами. Вслед за митрополитом посыпали его землею Государь, наследник и великий князь. Потом все удалились, но для нас разъезд продолжался очень долго, за теснотою ворот монастырских и множеством экипажей. Между тем народ нахлынул со всех сторон толпами в церковь, чтобы поклониться могиле <своего> архипастыря.

Нас звали еще на монастырский завтрак, но, думаю, что туда отправились разве только второстепенные гости. После церемонии я видел в церкви и неизбежного Шумилова, нашего аристократа-

-------

VII. Гр[аф] Пратасов уверял меня, что тело высохло и не издавало никакого запаха. Если так, то вонь происходила, видно, от живых людей.

VIII. Покойный Серафим уже в теперешнем своем звании совершал 16 лет назад обряд миропомазания при коронации имп[ерато]ра Николая.

[60]

гробовщика, хоронящего всю знать, и мирскую, и духовную, и сколотившего уже себе — по собственному его выражению — «из заготовляемых им вечных домиков несколько временных домищ». «Что ты взял за гроб?» — «Только 500 р[ублей]; за гроб прежнего митрополита Михаила я получил тысячу, но этот велел еще при жизни сделать все как можно скромнее, чтобы более осталось раздать после него нищим».

Еще новый уничижительный удар в моей службе! Вследствие мер об уничтожении лажа, установлении главною государственною монетою серебра и переложении на оное всех счетов и платежей, тогда же (в 1839-м г.) предназначено было извлечь из обращения нынешние ассигнации и заменить их серебряными. Теперь министр финансов — на прощание, как он говорит, с своею должностью — представил Государю предположения свои для окончательного совершения сей меры; но Государь, частию потому, что не вполне соглашается с этими предположениями, частию же для ближайшего их обсуждения, назначил быть у себя завтра особому секретному Комитету, в том же составе, в каком он собирался уже в 1841-м и 1842-м годах.

Это бы еще ничего, но огорчение для меня в том, что 74 велено призвать в Комитет, за смертью бывшего в нем членом Вилламова, преемника его Гофмана. Таким образом, вчерашний мой непосредственный подчиненный будет завтра присутствовать, с равным прочим голосом, в таком собрании, где я остаюсь безгласным секретарем! И никто обо мне не заботится, не думает; сам Васильчиков прехладнокровно объявлял мне об этом назначении, как будто бы я был для него человек посторонний, и свой только тогда, когда надобно кого-нибудь на трудовую работу. Поистине, меня заставляют, за добросовестные мои труды, за беспритязательное перенесение огорчений, испивать чашу их до отста!

Объяснение мое с князем Васильчиковым ни к чему не повело. Сперва он отвечал, что и сам заметил неловкость моего положения в этом случае, а потом, что в службе бывают различные переходы, которыми не должно огорчаться, что Волконский, которого он был старше в военное время, обошел его в мирное; что член Комитета не может почитаться начальником секретаря, и тому подобные тривиальности, которые мне скучно повторять. Я возражал, что перенес терпеливо назначение министрами гораздо младших меня:

-----

74. Далее зачеркнуто: «государ».

[61]

Строганова, Панина и Туркула; что завтра таким же образом могут быть министрами, тоже несравненно младшие меня, Брискорн и Шихматов, а я остаюсь все тем же самым; что с Гофманом я, без лишнего самолюбия, могу поспорить о достоинствах и считал его не из лучших между своими подчиненными, а теперь он, если и не прямо поставляется мне в начальники, то, однако, получает голос там, где я его не имею, и голос, который я должен, по его указаниям, класть на бумагу; что в службе, конечно, нет ни условий, ни прав, однако, тем чувствительнее бремя бедности, заставляющее подвергаться всем огорчениям без возможности оставить службу; наконец, что, в настоящем положении, мне остается только жалеть, что я не попросил покойного Вилламова взять себе в товарищи вместо Гофмана меня.

«Помилуйте, да неужели же бы вы согласились поменяться местами с Гофманом?» — «Без сомнения: он не только хозяин самостоятельной части, равной со всеми, но и имеет личный доклад у Государя, — счастие, которое составляет конечную цель всей нашей службы». — «Да что за часть и о чем он докладывает! Сравните это с тем назначением, которое вас ожидает и где вы можете стараться стяжать себе европейскую славу!» — «Un tiers vaut mieux que deux tu l'auras, mon Prince»*. В этом тоне, впрочем, дружественном и иногда более шуточном, разговор долго продолжался, не приведя, разумеется, ни к какому результату. Князь сам понимает неприятность моего положения, если и не сознается в том прямо; но — что ему до того за дело! Он знает, что, при всех неудовольствиях, я покамест тут, не коснею в исполнении моих обязанностей, а все прочее считает, вероятно, претензиями!

-----

* Третье стоит двух первых, не так ли, князь» (франц.).

 [62]

Модест Корф. Дневник. Год 1843-й. М., 2004, с. 59-62.

Дата: 
вторник, января 24, 1843
Субъекты документа: 
Связанный регион: