ПРОВИНЦИАЛЬНЫЕ ТИПЫ СОРОКОВЫХ ГОДОВ 106
К ому приходилось быть в Саратове в начале 40-х годов, тот, конечно, помнит его далеко не таким, как теперь, когда называют его столицей Поволжья. Немощеные улицы этого города были в летнее время покрыты на четверть пылью, а весной и осенью жидкой грязью на поларшина, и именно в той части города, которая теперь имеет такой благоустроенный и красивый вид; второстепенные же улицы были менее грязны потому, что значительная часть их зарастала густой травой. Главные улицы имели узенькие деревянные тротуары и изредка стоявшие фонари, тускло освещавшиеся конопляным маслом. Но все это не особенно затрудняло жителей, потому что почти каждый маленький чиновник имел лошадь и экипаж ввиду крайней дешевизны сельских продуктов и возможности иметь недорогую прислугу из оброчных помещичьих крестьян. О водопроводе тогда, конечно, не было и речи, вода развозилась бочками из Волги по крутым ее берегам, а на случай пожара существовали в нескольких частях города какие-то деревянные с решетками бассейны, наполненные водой, покрытой вонючей зеленью. Бородатые, малограмотные из купцов городские головы, носившие в парадных случаях длиннополые кафтаны с бархатным воротником золотого шитья, особого фасона фуражки с козырьком и на боку саблю в кожаных ножнах 107, разъезжая по городской пыли и грязи, почему-то совсем не обращали внимания на благоустройство города, хотя Саратов со времен Петра I имеет и доныне более 80 000 десятин земли. Жалкие здания полицейских частей с каланчами были деревянные, выкрашенные дикой краской, а полиция, кроме полицеймейстера, который назначался в то время из заслуженных штаб-офицеров, от комитета о раненых 108, была в страшном пренебрежении. Как теперь смотрю на мундирные фраки частных приставов с красным стоячим воротником при золотых петлицах, с шпажонкой на боку и треуголкой, надевавшейся поперек головы. Пошлют, бывало, к нему кучера или лакея с запиской дать им полсотни розог, да и приложат за труд синенькую ассигнацию, что даже и не считалось в то время взяткой, которая всюду безнаказанно существовала. А о квартальных надзирателях, заменявших теперешних помощ-
[44]
ников приставов, и говорить нечего — они брали где попало и довольствовались не только рубликами, но и мелочью. Лучшая нажива для них была во время рекрутских наборов, когда раскутившихся рекрутов приходилось сажать в часть, от чего они, конечно, откупались; но случалось, что от пьяных рекрутов доставалось и квартальным. Выхватят, бывало, они у кварташки треуголку из рук да ей его и дуют, а он от них в своем мундирном фраке улепетывает марш-марш по улице до самой части. Полиция в то время очень наживалась; пристава по выходе в отставку делались домовладельцами города, а некоторые из них дослуживались до коллежского асессора, который до 1847 года давал потомственное дворянство, приобретали земли и крестьян.
Грабежи и разбои под Саратовом были заурядным явлением и наконец стали повторяться настолько часто, что в самое короткое время было три возмутительных случая, заставивших даже проснуться губернскую администрацию. Так, в горах, под самым Саратовом, в пруд сада купца Громова 109 было подкинуто мертвое тело, по поводу которого частный пристав Баус начал прижимать его и, как впоследствии оказалось, взял с него большую взятку. Далее, на городском выгоне ночью через мост была протянута веревка, остановившая казенную почту, и после выстрела в почтальона денежная почта была разграблена. И затем на дачу чиновника Лачинова 110 явилась целая шайка разбойников и, связавши его и его прислужника, разграбила все имущество, увезя на двух тройках; и хотя грабители были с намазанными сажей лицами, но Лачинов, служивший ранее сам в полиции, узнал некоторых из них и затем заявил подозрение на частного пристава Бауса. По расследованию оказалось, что пристав Баус, хотя сам в разбоях не участвовал, но, укрывая грабителей, отбирал себе большую часть награбленного ими имущества, которое и найдено было в его участке, в подземельных подвалах у загородных ветряных мельниц. Титулярный советник Баус был за это по суду лишен всех прав состояния и сослан в Сибирь при существовавшей в подобных случаях в то время церемонии 111. Привезли Бауса на загородную площадь, которая ныне уже находится внутри города и называется Митрофановской 112, и затем при громадном стечении народа на устроенном высоком черном эшафоте после прочтения стряпчим утвержденного государем о разжаловании приговора палач в красной рубахе сорвал с плеча Бауса форменное платье, сломал над его головой его шпагу и затем, дав ему плюху, надел на него серый арестантский кафтан, в котором он и был препровожден в местную тюрьму на черной высокой колеснице и под конвоем вооруженных солдат.
[45]
После ссылки в Сибирь частного пристава Бауса обнаружились и самые грабители, которых на той же площади и эшафоте палач сек плетьми и накладывал им на лоб и щеки клеймо.
Полицейская должность страшно портила в то время людей, и бывшие частные пристава, преобразившиеся впоследствии в помещиков, не могли отвыкнуть от своих наклонностей, развращая и наталкивая крестьян на разные преступления. Причем один мой сосед Щеклюдов] 113, сын также выслужившегося дворянина, не погнушался начать службу с квартального и, практикуясь на этой должности в искусстве воровства, держал однажды пари с богатым купцом, любителем лошадей, что он украдет у него ценного жеребца, хотя бы при самом строгом надзоре за лошадью. И действительно, несмотря на карауливших ее день и ночь конюхов, лошадь была уведена и как выигрыш сделалась собственностью Н[еклюдова], который впоследствии, уже живя в имении, заставлял своих крестьян в сильную зимнюю вьюгу, за-метавшую след, исполу воровать со степи соседних помещиков сено, и когда неумелые крестьяне попадались, то он сек их, приговаривая:
— Воруй, да не попадайся!
Состояние его росло с каждым годом, и он сделался под конец помещиком даже нескольких уездов. Однажды, по доносу крепостного кучера его Алексея, он был заподозрен в делании фальшивых ассигнаций, но когда в его имении был произведен обыск, то ничего подозрительного не нашли, так как станки были его дворецким спущены в пруд. Доносчика же кучера он тут же взял из тюрьмы к себе на поруки, и это дело, как и многие другие, было замято. Н[еклюдов] и его отец, разбогатев, были оба женаты на дочерях помещиков старинных фамилий, давших им возможность войти в дворянское общество 114. Отец же Н[еклюдова], не выпуская из рук нагайки, настолько был свиреп в семействе, что когда он умер, то жена и родственники боялись подходить к нему, предполагая, что он притворился и вскочит, чтобы всех отдуть плетью, так как ранее он проделывал такие штуки, желая заставить собраться к нему жену и родственников.
Моя матушка была на его похоронах, которые происходили летом, и рассказывала, что когда он еще лежал на столе мертвым, то дунет, бывало, в окно ветер, шевельнет покров на покойнике, так все со страху и разбегутся, хотя нагайки уже все благоразумно были упрятаны.
Вообще же, воровство в уезде было несравненно реже, чем в городах, так как вся полицейская власть сосредоточивалась в руках помещиков, хотя среди последних в то время бывали грустные случаи произвола и самодурства.
[46]
В молодости я был страстным охотником, как с ружьем, так и с собаками, и любил в охоте всегда пристраиваться к старикам соседям. И вот однажды осенью, стоя под островом 115 со сворою борзых, мне пришлось чуть не перерезаться на ножах с помещиком Ф[окиным] 116, отнимая из рук его крепостных борзятников несчастного татарина, который, проезжая мимо острова, отогнал нечаянно от Ф[окина] выходившую на опушку острова лисицу, за что, по приказанию этого помещика, татарин своей бритой головой был несколько раз погружен в горячую золу, оставшуюся от потухшего костра, у которого во время отдыха грелись охотники. Другой не менее возмутительный случай, которого я был свидетелем также на охоте, заключался в том, что сосед мой, пожилой помещик деревни Сафаровки 117, рассерженный на крестьянина моей бабки 118 за то, что, проходя мимо острова, помешал ему затравить лисицу, приказал своим псарям раздеть его донага и долго окунать без перерыва в находившуюся близ острова речку, а затем, не довольствуясь этим, велел сечь его через намоченный мешок арапельниками 119, делая это до тех пор, пока я не подъехал с другой стороны острова и, поссорившись с Г[ригорьевы]м, не освободил измученного мужика. Впрочем, оба эти помещики были известны губернии за самодуров и вообще людей отчаянных. Последний из них, Г[ригорьев], полуседой брюнет, высокого роста, широкоплечий, носил в деревне красную шелковую рубаху с расстегнутым воротом, из-под которого виднелась мохнатая грудь. На плечи он накидывал длинный из тонкого сукна кафтан, вместо шаровар надевал широкие шелковые туманы 120, имея притом на голове в три четверти вышины боярскую соболью шапку, а на ногах с застегнутыми носками туфли. Он носил запрещенные тогда дворянам длинные волосы и бороду, которые всегда были растрепаны. И моя вдовая бабушка, которая была его ближайшей соседкой по имению, настолько боялась Г[ригорье]ва, что раз навсегда приказала людям запирать ставни, когда он проезжал мимо ее усадьбы. Г[ригорье]в выпивал на охоте в день до 40 рюмок водки. Бывало, проглотит, сплюнет и, ничем не закусывая, понюхает только кусочек черного хлеба. Из этих помещиков Г[ригорье]в даже был воспет тогда одним из доморощенных поэтов, и ходившие по рукам стихи характеризировали его так:
Сафаров трое суток
Спиртует свой желудок,
Но не пьян и свеж, без шуток,
Удивительно!
[47]
Один старик Ванюха
Пройдет с ним ухо в ухо,
Мать русская сивуха
Им пользительна!
Об этих оригинальных помещиках я упомяну еще, а теперь, продолжая рассказ о существовавших вообще в то время порядках, вернусь к некоторым выдающимся случаям в мире бывшей администрации. Случаи эти особенно хорошо известны мне с 1846 года, когда я впервые вступил на государственную службу в канцелярию саратовского губернатора по уголовному столу. Губернатором в это время был Матвей Львович Кожевников 121. Ранее он, в качестве казачьего атамана, служил под начальством Перовского и участвовал с ним в известной Хивинской экспедиции 122, а при назначении саратовским губернатором был переименован в действительные статские советники. Гражданская форма заставила его по прежним порядкам ходить с бритыми усами, что к нему крайне не шло, так как он не оставлял военной того времени прически с высоким чубом и висками вперед. Был он среднего роста и имел несколько искривленные в сторону ноги от коротких казачьих стремян, но при всем этом был крайне симпатичен своим острым умом, хотя для административных и поступавших к нему на рассмотрение судебных дел не имел достаточной подготовки. Поэтому бывший при нем правитель канцелярии Дурасов 123 приобрел громадное влияние на дела губернии, и бывало даже так, что он нередко требовал к себе советников губернского правления и даже секретаря дворянства, которые немедленно к нему и являлись. Уголовным столом заведовал помощник правителя канцелярии, почтенный старичок, титулярный советник Попов 124, не получивший никакого образования и начавший службу в судебных местах с подкопииста, а подручным переписчиком бумаг за десять рублей в месяц был также нигде не учившийся простой мещанин Шабалин, — которые главным образом вместе с Дурасовым и вершили судебные дела, представлявшиеся уголовной палате, и другие, на рассмотрение губернатора. За уголовным столом вместе со мной без всякого жалованья занимались еще двое также молодых дворян-помещиков и трое дворян, не имевших поместий. Последние, продолжая гражданскую службу, дослужились до высших чинов, и один из них, тайный советник, еще недавно ушел из к[урских] губернаторов 125. Мы же, предназначая себя для службы военной, только на всякий случай желали ознакомиться с гражданскими делами. Дурасов, не будучи сам дворянином, недружелюбно относился к нам и особенно ко мне, возымевшему дерзость
[48]
встречать новый год в дворянском собрании, а не у него, как все прочие чиновники. Вследствие этого даже губернатор Кожевников, находясь в хороших отношениях с моими родными, часто поручал мне заниматься делами у него в доме, почему мне и пришлось узнать многие интересные происшествия того времени и быть свидетелем курьезных случаев.
В то время раскольники и вообще сектанты сильно преследовались правительством, и многочисленные старообрядческие скиты в заволжских, принадлежащих тогда Саратовской губернии уездах по реке Иргизу приказано было закрыть, для чего и были командированы чиновник особых поручений Г[орохов] 126 и становой пристав 127. Оба они были люди бедные, и первый из них происходил из купеческой семьи. Скиты эти были известны богатством утвари, но епархиальное начальство получило лишь только старинные образа без риз. Предание говорит, что богатство скитов перевозилось куда-то по ночам на лодке через реку, а главный исполнитель, дослуживший впоследствии до чина коллежского асессора и выше, приобрел большие вотчины в одном из приволжских уездов Саратовской губернии. Преследования старообрядцев порождали тогда массу злоупотреблений со стороны чиновного люда, и на моих глазах жандармский штабс-капитан фон П[ален] 128, измыслив для себя способ наживы, явился к известному старообрядцу, старику- купцу Гладкову и, застращав немедленным арестом, вынудил у него крупную сумму денег и заставил насильно принять православие. Впоследствии это обнаружилось, и жандармский офицер был предан суду 129.
Из числа записанных мною убийств в 40-х годах были более выдающимися: убийство помещика при деревне Быковке Саратовского уезда Панкратова 130, задушенного любовницей и ее братьями из крепостных; помещика Вольского уезда Жарского 131, найденного повешенным на поперечнике под балконом верхнего этажа дома тоже крепостными; помещика Аткарского уезда Иванова 132, убитого в овражке дубинкой по голове крепостным мальчишкой-пастухом во время проезда Иванова на беговых дрожках, и доселе не раскрыто убийство полковника Якубинского 133 в имении молодого помещика Петровского уезда 134. Корнет гвардии У|стинов] 135, незадолго перед тем оставивший военную службу и живший в своих больших вотчинах с вдовой матерью, однажды осенью, как значится из моих заметок того времени, праздновал свои именины, к которым съезжалась к нему уездная интеллигенция в лице исправника Фокина 136, стряпчего Кизо 137, женатого на очень красивой женщине, уездного врача Алексеева 138 и других. Во время обеда, происходившего в верхнем этаже, пир, как говорится, шел горой, на котором не-
[49]
доставало только его дяди, полковника Якубинского, куда-то в это время уехавшего. Среди обеда явившийся крепостной камердинер 139 У[стинова| что-то передал своему барину, после чего У[стинов], сойдя в нижний этаж дома и пробыв там некоторое время, вернулся к гостям и, в свою очередь, что-то сказал врачу Алексееву, немедленно затем также отправившемуся вниз. Врач Алексеев оставался там довольно долго и, возвратившись с растерянным видом, объявил, что полковник Якубинский, приехавший во время обеда больной, скоропостижно умер. Известие это ошеломило кутежную компанию, и, спустившись вниз, она нашла полковника Якубинского уже обмытым и переодетым, почему исправник Фокин, стряпчий Кизо и уездный врач Алексеев, как составлявшие временное отделение нижнего земского суда, произвели о скоропостижной смерти Якубинского дознание и, составив о том акт, разрешили беспрепятственно предать тело земле. Спустя некоторое время камердинер У[стинова] был наказан за что-то розгами своим помещиком, донес губернатору о том, что полковник Якубинский умер неестественной смертью, почему и было назначено следствие, которое по вырытии из могилы Якубинского и вскрытии его черепа обнаружило рану в задней части его головы за ухом, и пуля найдена была засевшей в мозгу, не пробив лба. После чего У[стинов], Фокин, Кизо и Алексеев были посажены в тюрьму, и затем по суду трое последние сосланы были в Сибирь, а Устинов], оставаясь в подозрении, отсидел в тюрьме около десяти лет. Служа в то время в канцелярии губернатора, я видел представленные при следственном деле два маленьких, почти карманных двуствольных пистолета, ствол на стволе, известного мастера Беккера 140, причем один из стволов был разряжен, и пуля, найденная в голове полковника Якубинского, была такой, какими остались заряжены три остальных ствола. Самые же пистолеты оказались принадлежащими полковнику Якубинскому.
Лет десять спустя после этого я как-то был в Киеве и встретил возвращавшиеся из Сибири семейства Кизо и Фокина. Они от страшной нищеты были в ужасном положении и, лишившись мужей, со слезами проклинали врача Алексеева, скрывшего от них, что смерть Якубинского была неестественной.
Вернусь теперь снова к Кожевникову. Губернию он принял вскоре после Фадеева 141, человека мягкого и мало обращавшего внимания на формалистику, почему многие дворяне стали отпускать себе запрещенные в то время для привилегированных сословий длинные волосы и бороды, против чего Кожевников начал принимать крутые меры. Перед очередным губернским дворянским собранием Кожевников просил губернского предводителя объявить
[50]
дворянам, что длинных волос и бород он не потерпит и что нарушители закона в этом случае будут на гауптвахте обстрижены и выбриты на барабане. Заявление это, конечно, восстановило против него дворян, и отношения Кожевникова к губернскому предводителю 142 тут же стали натянутыми, тем более, что Кожевников, приняв губернию, сделал визиты только предводителям, тогда как среди нашего дворянства было много почтенных людей.
После этого вскоре начались различные демонстрации: губернское собрание Кожевникову пришлось открыть пустым, так как большинство дворян явились в собрание только тогда, когда он уехал домой. Недовольный этим и узнав, что в числе отсутствовавших в собрании был одновременно исправляющий должность уездного предводителя Г[ригорьев] 143, о котором я говорил выше, Кожевников потребовал его к себе.
Г[ригорьев] на другой же день явился с той же длинной бородой и растрепанной шевелюрой, но, однако же, в дворянском мундире. В это время я с другим моим коллегой Щ. находился для занятий в доме губернатора, в соседней с залой комнате. Увидев Г[ригорьева] в первый раз через год после моей с ним ссоры, я к нему не подходил, но по его раскрасневшемуся и без того багровому лицу и свирепым глазам не мог не заметить, что он был в сильном возбуждении. Вскоре затем губернатор потребовал его к себе в кабинет, находившийся в угловой комнате за гостиной, где он в первые годы имел обыкновение заниматься за конторкой, сидя верхом на серебряном, усыпанном кораллами и бирюзой казачьем седле на высокой подставке. Но не прошло и пяти минут, как послышался какой-то шум от падения, и затем появившийся Г[ригорьев], поспешно уходя из дома, громко закричал своим хриплым басом, находившимся в передней жандарму и лакею:
— Скорей за доктором, губернатору дурно!
Жандарм и лакей бросились за доктором, а мы в кабинет губернатора, где и нашли Кожевникова только упавшим на пол и старавшимся высвободить ногу из стремян. Кожевникову мы помогли встать, но прочие предложения услуг он отклонил и отпустил нас домой.
Когда же стремительно уходил Г[ригорьев], то нам показалось, что у него из рукава что-то выглядывало. А через несколько дней на балу дворянства Кожевникову пришлось выслушать далеко не любезный ответ одного из самых крупных помещиков Арефия Игнатьевича Киселева 144, которому губернский предводитель Бахметьев, известный скрипач и бывший впоследствии директор придворной капеллы, подойдя с Кожевниковым, передал, что губернатор, узнав, что Киселев хорошо играет на бильярде, желал бы сыграть с ним партию. Киселев, рассердившись, ответил:
[51]
— Вы забываете, Николай Иванович, что бильярд не скрипка, а кий не смычок, и я концертов на нем не даю и, кроме того, с людьми незнакомыми не играю!
Сказав это, Киселев, отвернувшись, ушел. Такой поступок повлек за собою весьма крупные для Киселева неприятности, так как впоследствии он был почему-то заподозрен в масонстве и сочинении разных пасквилей на губернские власти, за что и был с двумя жандармами отвезен в Вятку. Но эта административная ссылка продолжалась весьма недолго, и после нее Арефий Игнатьевич постоянно жил в Петербурге несколько лет, пока Кожевников оставался саратовским губернатором. Киселев был родственником любимцу императора Николая Павловича, министру государственных имуществ, графу Киселеву и едва ли даже не приходился ему родным дядей 145. Арефий Игнатьевич был большой оригинал, шутник и хлебосол, поэтому недостатка в гостях у него не было, как в Саратове, где он имел прекрасный дом, так и в деревне. Бывший ранее в Саратове преосвященный Иаков 146 его очень любил и, объезжая епархию, к нему заезжал. Зная, что Киселев был страстный охотник с собаками, часто, смеясь, укорял его в бессердечности истребления несчастных зайчиков, которые при травле их собаками, как ему передавали, так жалостно кричат. И вот однажды осенью преосвященный Иаков посетил Киселева в имении, где рано утром, выйдя на балкон, он услышал раздавшийся в горах из близлежащего леса какой-то странный концерт и звуки труб. Не понимая, что это было, преосвященный долго вслушивался. Когда же явившийся к нему Киселев объяснил, что концерт есть не что иное, как гоньба хорошо подобранных голосами 60 гончих, и что трубные звуки принадлежали псарям, дававшим знать, по какому зверю гончие гнали, то преосвященный был крайне удивлен и, желая послушать ближе этот собачий концерт, принял предложение Киселева подъехать к лесу. Поездка была сделана на охотничьих дрогах, на которых преосвященный и оставался в некотором расстоянии от леса, не зная, что кроме гончих были вокруг леса расставлены и охотники с борзыми. Наслаждаясь природой раннего осеннего утра и слушая эти странные звуки, преосвященный вдруг увидел спасающегося от борзых измученного зайца. Он до такой степени проникся жалостью к этому несчастному зверьку, что, желая спасти его, соскочил с дрог и, пробежал несколько шагов, хотел его поймать в рясу, и опомнился только тогда, когда увидел Киселева, скачущего к нему верхом. Преосвященный часто об этом рассказывал, добавляя, смеясь, что шутник Киселев заставил и его ловить зайцев.
[52]
Иаков был известен своей строго-подвижнической жизнью. Жил он в Саратове в небольшом одноэтажном, выходившем на Царицынскую улицу 147 деревянном домике, при вполне монашеской обстановке, где в его крошечной без окон спальне лежал на деревянной кроватке пуховичок и подушка, которые он на ночь всегда снимал и спал на голых досках. Иаков впоследствии обладал прозорливостью, и когда его перевели архиепископом в Нижний Новгород, был такой случай: в холеру 1847 года проезжала из Петербурга через Нижний одна хорошо известная ему саратовская дворянка Рылеева 148, пожертвовавшая свои дома саратовскому женскому монастырю. В Нижнем она была у преосвященного, который, благословив, отдал ей какую-то маленькую посылочку на имя ее сестры. Но Рылеева по случаю праздника осталась еще на один день в Нижнем, чтобы отстоять архиерейскую службу. Увидев ее под конец обедни, когда она подошла под благословение, Иаков настойчиво и озабоченно сказал ей, чтобы она торопилась домой, что ее крайне удивило. Возвратясь же в Саратов, после семидневной езды на почтовых, Рылеева нашла свою сестру умершей уже третий день. И после вскрытия посылки преосвященного Иакова оказались молитва и венчик, которые кладутся на покойников и предназначавшиеся этой умершей. Преосвященный Иаков последние годы своей жизни, присутствуя в Синоде, скончался в Петербурге.
В 40-х годах в Саратове проживало много сосланных поляков, из числа которых были особенно выдающимися старик прелат 149 и граф Потоцкий 150, владетель Тульчина. Потоцкий, располагая громадными средствами, жил в Саратове очень скромно и позволял себе только одно удовольствие: вполне гастрономический стол. Он был удручен своей ссылкой, о чем часто говорил, и заверял о своей преданности Государю, видимо, избегая сближения с находившимися в Саратове земляками. Но несмотря на это не мог ничего придумать для облегчения своего положения. И вот однажды губернатор Кожевников получает из III отделения извещение о существовании в Саратове тайного общества, называя главными членами его трех пожилых помещиков — Н.Н. Аничкова, П.А. Жарского и А.Д. Горбунова 151, которые известны были губернии не только за самых благонадежных, но и настолько боязливо-осторожных людей, что они избегали даже вести знакомство с теми дворянами, которые носили запрещенные бороды. Кожевников, объяснив в своем ответе шефу жандармов личности этих дворян, добавил в заключение, что донос на указанных лиц есть не что иное, как злая шутка. Донос об этом, как оказалось, принадлежал Потоцкому, который вскоре за тем был вытребован в Петербург, где и разъяснилась эта курьезная история. Дело было так:
[53]
у графа Потоцкого в числе дворянской молодежи нередко бывал сын бывшего ранее саратовского губернатора 152 Ростислав Фадеев 153, который после перемещения его отца в Тифлис долго оставался в Саратове. Однажды Фадеев вместе с Потоцким были в Немецком клубе, помещавшемся тогда на Никольской улице 154, в скромном деревянном домике Франца Ивановича Штейна, и вот, выслушивая обычные сетования Потоцкого на свое положение, он посоветовал ему доказать свою преданность правительству открытием какого-нибудь заговора, на что Потоцкий с горячностью возразил:
— Да где же я его возьму?
Тогда большой шалун Фадеев указал на отдельную соседнюю комнату, где ежедневно собирались поиграть в карты трое упомянутых помещиков, которых он, как все другие, прекрасно знал за людей безукоризненных в политическом отношении, почему шутя и сказал:
— Разве вы не замечаете, что эти трое всегда уединяются, таинственно удаляясь в отдельную комнату; наверное, дело тут неладно!
Потоцкий, приняв все за чистую монету, возьми и напиши на них донос. Обо всем этом было доложено Государю, и Николай Павлович, как говорят, хотя и немало смеялся этой выдумкой Фадеева, но все-таки, узнав, что он находился в это время в Петербурге, приказал его выслать из столицы 155. Граф же Потоцкий был помилован, и ему разрешили вернуться на родину 156.
Ростислав Фадеев находился в Саратове несколько лет, где также в это время жила его сестра, известная писательница под псевдонимом Зенеиды Р. 157, произведения которой «Утба[л]ла» 158, «Перекати-поле» 159 и прочие с интересом читались русским обществом. Дочь же ее, юную и очаровательную Елену Ган 160, я нередко встречал у моего соседа по деревне Бера 161. Фадеев был душою общества при кутежах молодежи, на пикниках и различных загородных катаньях. Тогда Саратов в зимнее время был полон съезжавшимся из своих поместий дворянством, которое после нескольких месяцев однообразной деревенской жизни старалось вознаградить себя городскими развлечениями. Театры, балы-маскарады в дворянском собрании, домашние спектакли и семейные вечера шли одно за другим, но одним из самых любимых развлечений были загородные катанья. Помню, как, бывало, соберется троек двадцать, одна лучше другой, в щегольской упряжи с серебряными бубенцами и в больших семейных санях. Сколько молодости и веселья несли с собой эти тройки. Катанья эти сближали влюбленную молодежь и нередко кончались свадьбами; но при быстрой езде бывали, конечно, и печальные случаи. В одно из таких катаний Фадеев с юным гусаром Новиковым,
[54]
догоняя поезд, мчались с бедовою вдовушкой бальзаковского возраста, причем сани, застегнутые медвежьей полостью, опрокинулись в ухаб, кучер вылетел с козел, и седоков несли лошади до тех пор, пока доскакали до передней тройки. Результатом этого был перелом руки у вдовушки, которая потом хотя и вышла замуж за Новикова, но до конца жизни сохранила нежную привязанность к Ростиславу Фадееву. Тридцать лет спустя мне, по должности губернского предводителя, пришлось вместе с губернатором Г[алкиным-] Врас[ским] 162 и прочим составом губернского правления свидетельствовать на дому уже разбитую параличом вдовую старуху г-жу Новикову вследствие поданного ее дочерью фон Бригиной 163 заявления о том, что ее мать, лишившись рассудка, растрачивает свое богатое состояние, объясняя, что две приживалки Новиковой и ее дворецкий, слыша постоянно от своей госпожи рассказы о ее любви к Фадееву и пользуясь ее дряхлостью и потерей зрения, придумали подавать ей подложные, как бы получаемые с почты от Фадеева письма, в ответ на которые старуха Новикова через тех же людей отправляла к нему ежегодно по несколько тысяч. По освидетельствовании Новиковой, однако же, она сумасшедшей не оказалась и объявила, что не считает себя обязанной давать кому-либо отчет в своих действиях. Как известно, Ростислав Фадеев впоследствии дослужился до генеральских чинов и был военным писателем, которому принадлежал и известный проект о перевооружении русских войск 164.
Дворянство того времени, как и вообще до крестьянской эмансипации, несмотря на крайнюю дешевизну сельских продуктов, — продававшихся, рожь, например, по 10 коп. за пуд, а овес по 40 коп. за четверть, — жило в большом избытке средств, что следует отнести к даровой обработке земли крепостными крестьянами. По залогу же имений в приказе общественного призрения или опекунском совете взимался крайне незначительный процент. Кроме того, поездки в столицу были очень затруднительны, так как до 1846 года даже и до самого Петербурга приходилось ездить на почтовых, а путешествие за границу было тогда доступно лишь очень немногим, почему волей-неволей деньги приходилось тратить только в своем углу. Корнеты же Отлетаевы 165 хотя и существовали, но все же как редкое исключение, и я до эмансипации знал в нашей губернии только одного разорившегося таким образом помещика Рославлёва, и то в 40-х годах, уже стариком. Лев Яковлевич Рославлёв был человеком хорошо образованным и знавшим несколько иностранных языков 166, а жена его принадлежала к лучшей дворянской фамилии 167. У Льва Яковлевича было около двух тысяч душ крестьян, кото-
[55]
рых он прожил и преимущественно проиграл в карты еще в 30-х годах; а так как значительная часть его вотчин перешла к известному саратовскому помещику А.А. Столыпину 168, то сей последний и содержал Рославлёва до самой его смерти, отпуская необходимую ежемесячную для него и его прислуги провизию и выдавая Рославлёву на карманные расходы 50 коп. в день.
В моем семействе до сих пор живет бывшая крепостная фрейлина жены Рославлёва, некто Винокурова: теперь ей за девяносто лет, несмотря на которые она не только сохранила рассудок и память, но даже зубы и зрение, и до сих пор ходит из деревни пешком в село за пять верст к обедне. Винокурова была моей матушкой взята мне в няньки в 1830 году, будучи хорошо грамотной, когда даже и многие помещицы не умели читать и писать. И вот она рассказывала в подробностях о жизни Льва Яковлевича Рославлёва. В каждой деревне у него были барские дома. В одной из них жила жена с полным штатом; тут и компаньонка англичанка, и живописец-итальянец, и повар-француз, и много других. Сам Рославлёв посидит с недельку с женой, да и поедет по другим деревням, где у него большею частью штат был женский. Когда же отправлял жену на воды, тогда гостей съезжались к нему тьма-тьмущая, и первые являлись гусары из стоявшего в то время в Саратове полка, и тут шла азартная игра в карты, в которой он проигрывал крестьян то на вывод, то с землей. Когда же очень раскутятся, преимущественно после псовой охоты, то затевали разные представления в полунагом виде верхом на лошадях в зале, похожие, по ее описанию, на афинские вечера. Но все это продолжалось до тех пор, конечно, пока не возвращалась его жена. Тогда начнут они, бывало, вместе плакать, обделяя проигранных крестьян деньгами и разными подарками, так как в отношении своих крепостных он жестоким не был, но только особенно любил женский пол, вследствие чего Винокурова, в отсутствии жены, и поплатилась горькой участью. Винокурова, как видно из ее портрета масляными красками работы живописца Рославлёвых, была очень хороша собой, и Лев Яковлевич за ней сильно приударил. Но так как она не только не подчинилась в данном случае помещику, но и передала о том его жене, то Рославлёв при первом за тем отъезде жены приказал управляющему отдать Винокурову замуж за дурака крестьянина, ходившего летом и зимой босиком в одной рубахе. Управляющий, пожалев ее, выдал за другого, не столь глупого, что крайне раздражило Льва Яковлевича, который и приказал, чтобы муж Винокуровой в тот же день был отвезен в губернский город и сдан в солдаты. Затем Винокурова, в слезах не рассмотревшая даже хорошенько своего мужа, впервые увидела его через 28 лет, по выходе в отставку из службы на Кавказе.
[56]
Подобные возмутительные случаи были очень редки, да вообще, если и существовало жестокое обращение с крепостными, то почти всегда только у тех помещиков, которые сами не жили в своих вотчинах и представляли управление ими немцам и полякам или же у выслужившихся из ничтожества дворян. Так как до 1847 года давал права потомственного дворянства не только чин коллежского асессора, но и первый военный офицерский чин, то бывший крепостной крестьянин, дослужившись до прапорщика, поступал затем на гражданскую службу и приобретал себе крестьян. По крайней мере, я на моем веку не знаю еще ни одного выдающего случая жестокости настоящих коренных помещиков, и убийства упомянутых мною выше первых двух помещиков произведены были с целью грабежа, а третий пал жертвой полуидиота-пастуха. Что же касается рассказанных мною безобразий на охоте, то охотничий азарт доходил в старые времена до невероятных вольностей даже крепостных охотников относительно своих помещиков. Я помню, как за известным крупным саратовским помещиком стариком С[толыпиным] 169 на моих глазах гнался с арапельником его псарь, и помещик насилу от него ускакал. Вечером же, когда начались обычные рассказы его гостей-охотников и псарь был вызван для совета касательно охоты следующего дня, то старик не только не сделал псарю никакого выговора, а, напротив, начал перед ним оправдываться.
— Что ты, дурак, — говорил он, — разлетелся на меня! Ведь волк запал в бурьянник, ну, собаки-то и пронеслись. Что же я виноват тут? А ты выпучил глаза, да и драться лезешь.
На это псарь с укоризной ответил:
— Помилуйте, А[фанасий] Алексеевич], я ведь два раза в рог голос подавал и всей стаей гончих волка вам на опушку вывел, борзые даже у вас на дыбках 170 стояли, а вы закустились в перемычке 171 да и дремлете.
— Ну, врешь, врешь, дурак! — смеялся С[толыпин].
Относительно же выслуживших коллежских асессоров я для иллюстрации упомяну некоего Ч[есницк]ого 172, который, ранее служа казначеем, был под судом за то, что кладовую в казначействе подломали и выкрали деньги. Когда же при обыске его дома кому-то пришла остроумная мысль заглянуть в цветочные на окнах горшки, то по разрытии их нашли под землей кучи червонцев, по поводу которых жена его под колокольным звоном дала в церкви при массе народа клятву, что нажила эти деньги в молодости своей красотой. После чего Ч[есницк]ий, выкарабкавшись из-под суда, вышел в отставку, купил близ г. Саратова земельный участок и занялся тем, что завязал сношения с управляющими имений крупных помещиков, которые в них
[57]
никогда не заглядывали, и скупал крестьянских детей-сирот; выращивал их у себя и, по достижению известного возраста, продавал девок в замужество для крестьян, а мужчин ставил вне очереди в рекруты или представлял в распоряжение правительства для заселения Сибири, за что казна тогда выдавала по 300 рублей за человека.
В 1848 году я оставил гражданскую службу и затем, поступив в войска Кавказской армии, приезжал в Саратов в 1851 году уже офицером, находясь в отпуску после тяжелой раны. Кожевникова я застал еще губернатором, но сильно изменившимся во всех отношениях. За этот период времени он не только усвоил себе все обязанности губернатора, но и узнал людей, почему как правитель канцелярии, так и многие прежние чиновники были заменены другими. Отношения его к дворянству значительно улучшились, так что из среды последних, и преимущественно людей почтенных, можно было назвать многих дружески к нему расположенных. Но, к сожалению, в это время у Кожевникова уже шли серьезные недоразумения с преосвященным Афанасием 173, которые возникли вследствие того, что Афанасий, не дав знать, как следовало, ни губернатору, ни полиции, распорядился поднятием колокола у вновь выстроенной церкви Михаила Архангела 174 после обедни, которую он там служил. Почему, когда собралась по этому случаю толпа в несколько тысяч человек, и это было доложено Кожевникову, то он приказал народ разогнать, затруднив, таким образом, поднятие колокола. По поводу этого случая впоследствии много говорилось в печати, и даже некоторые заверяли, что преосвященный Афанасий будто бы официальной бумагой отлучил губернатора Кожевникова от церкви. Но ничего подобного, конечно, не было, и этот слух возник из того, что Афанасий в своих сетованиях за распоряжение Кожевникова высказал ему в письме, что подобных вещей не решится сделать не только православный человек, но и вообще христианин, почему он и затрудняется считать Кожевникова членом своей паствы. Недоразумения эти обострились до такой степени, что преосвященный Афанасий хотя и архиепископом, но был переведен в Астрахань, а Кожевников, спустя некоторое время, вовсе оставил службу, доживая свой век старого холостяка в небольшом имении у своей сестры. Кожевников, несмотря на былые времена, когда существовали винные откупа, оставил Саратов, не имея положительно ни копейки в кармане, и саратовцы, и особенно откупщики, всегда вспоминали его как одного из самых честнейших людей.
[58]
Шомпулев В.А. Провинциальные типы сороковых годов. В кн.: Записки старого помещика. М., 2012, с. 44-58.
Примечания
106. Печатается по: Рус. старина. 1898. № 8. С. 321—335.
107. Ср.: «В дореформенном сословном управлении купцы, носившие бороды и длиннополые кафтаны и сюртуки, при избрании их на должности получали право или даже обязаны были иметь мундирную форму, напоминающую военную: мундир со стоячим бархатным с золотым шитьем воротником, такими же обшлагами, двубортный, с золотыми пуговицами, длинный, спускающийся иногда несколько ниже колен. При мундире — сабля военного, кавалерийского образца, без темляка, золоченая; она повязывалась поверх мундира и волочилась по земле, как у лихого гусара» (Славин И.Я. Минувшее — пережитое // Волга. 1990. № 10. С. 105).
108. Имеется в виду созданный в 1814 г. Александровский комитет попечения о раненых, опекавший отставных офицеров.
109. Громов Федор — купец и меценат.
110. Лачинов Яков Филиппович — заседатель в Новоузенском и Николаевском уездном суде.
111. Дело о Ф. Баусе было начато в 1844 г. Оно дошло до Сената, который в 1850 г. признал его «виновным: 1) в нарушении обязанностей службы, непринятием от обиженного воровством доказательств к обличению обвиняемых в производстве у него кражи (о краже лошадей у Казакова) и неначатием порученного ему от начальства двух следствий о грабеже и разбойном нападении (по делам Иванова и Соловьева) и 2) в умышленном сокрытии в донесении начальству преступных действий, препятствовавших освобождению из-под стражи обвинявшегося в краже и святотатстве однодворца Пятакова, следствием чего были сделаны им с другими лицами разбойные нападения и, приняв за сим во внимание умысел и обдуманность в действиях Бауса, зло, допущенное им, и принятие преступника Пятакова в качестве мельника в заведение его жены. Сенат определил: лишить бывшего частного пристава 1 -й части г. Саратова, коллежского секретаря Федора Бауса всех прав состояния, сослав в Сибирь на поселение» (Дурасов В. Частный пристав Баус // Саратовский листок. 1882. 29 сент.).
112. Ныне на месте этой площади находится крытый рынок.
113. Неклюдов Петр Николаевич (1795 — ?) — коллежский асессор, имел родовое имение с 250 крепостными от родителей и сестры в Саратовском уезде, в Саратове каменный дом. Служил в 1810—1812 гг. квартальным надзирателем, затем в Эльтонской соляной экспедиции, в дворянском собрании, в 1818—1833 гг. заседателем в гражданской палате уездного суда, затем в казенной палате и с 1839 г. опять в дворянском собрании. Двоюродный брат матери Шомпулева, сын Прасковьи Федоровны Быковой. Неклюдовы были дворянами, потомками служилых людей, поселившихся в Поволжье в XVIII в. (см.: ГАСО. Ф. 19. On. 1. Д. 847. Л. 19-22).
114. Петр Николаевич был женат на Екатерине Николаевне Казариновой (внучка саратовского воеводы середины XVIII в.), а его отец Николай Андреевич на Прас-ковье Федоровне Быковой (внучке офицера саратовского гарнизона того же време-ни) (см.: ГАСО. Ф. 19. On. 1. Д. 31. Л. 7).
115. Остров — участок леса посреди поля.
116. Фокин Яков Семенович.
117. Имеется в виду Валентин (Василиск) Николаевич Григорьев (ок. 1804 — ?) — троюродный брат Шомпулева. Помещик Саратовского уезда, имел более 300 крепостных в Сосновке, Сафаровке, Григорьевке, Неклюдовке и в Нееловке Пензенской губернии (см.: ГАСО. Ф. 19. On. 1. Д. 252. Л. 3). Ср.: «Короткий мой знакомый, помещик В.Н. Григорьев, любивший чисто ходить, как и теперь ехал, представлял из себя старого русского боярина: он был в парчовом, самом светлом кафтане, в красной шелковой рубахе, с вечно-открытой косматой грудью, в высокой бобровой шапке и желтых сафьянных сапогах <...>. Когда псари и псарня расставятся по местам, то по занятому ими полю или местам, назначенным для гонки, не проходи уже и не проезжай никто. — запорют кнутьями. Знали ли вы, не знали ли, — это все равно. Это была уже не компания благородных людей, дворян-охотников, а неистовствующая шайка охальников и разбойников. Проезжайте мирно, ничего не подозревая, вашею дорогой, но если вы едете между островами, назначенными к гонке зверя, то если вы лицо привилегированное, то он выбранит вас как нельзя хуже, а если нет, то без всяких разговоров в кнутья» (Розанов А.И. Записки сельского священника // Рус. старина. 1880. № 4. С. 482).
118. Речь идет о А.Ф. Быковой.
119. Арапник, арапельник — охотничий кнут для собак, с пеньковым, волосяным или шелковым навоем.
120. Туманы — название широких женских шаровар в татарском языке.
121. Кожевников Матвей Львович — вице-губернатор Псковской губернии (1838— 1839), наказной атаман Уральского казачьего войска (1839—1845), саратовский губернатор (1846-1854) (см.: ГАСО. Ф. 407. Оп. 2. Д. 1846). В дневнике А.Н. Минха: «Это был честный, но крутой и взбалмошный человек, небольшого роста, живой и горячий. Он любил выпить, хорошо поесть, но подчиненных держал в ежовых рукавицах» (ГАСО. Ф. 407. Оп. 2. Д. 739. Л. 157); ср.: «...худощавый, смуглый, черноволосый мужчина средних лет, с строгим и серьезным лицом, с прическою а lа diable, в мундирном фраке с георгиевским крестом в петлице, сидел в своем кабинете перед конторкой, верхом на табурете с подушкой в форме казацкого седла» (Дурасов В. И. Рассказы из желтогорской хроники. I. Фармазон // Саратовский справочный листок. 1883. 18 дек.).
122. Имеется в виду поход оренбургского военного губернатора В.А. Перовского зимой 1839—1840 гг. на Хиву с целью пресечь набеги на русские территории.
123. Дурасов Иван Иванович — правитель губернской канцелярии в 1849—1851 гг.
124. Попов Василий Иванович.
125. Имеется в виду Александр Николаевич Жедринский — курский губернатор в 1866-1881 гг.
126. Горохов Аким Дмитриевич (1829 — ?) — чиновник особых поручений (см.: ГАСО. Ф. 407. On. 1. Д. 3336. Л. 12). в 1843 г. стряпчий казенных дел (см.: Дура-сов В.И. Частный пристав Баус // Саратовский листок. 1882. 29 сент.), впоследствии статский советник (см.: РГИА. Ф. 577. Оп. 34. Д. 802). Саратовский помещик.
127. в оттиске этого очерка, посланном М.Н. Галкину-Врасскому, Шомпулев указал на полях, что это — Илиодор Евграфович Шарапов. По сведениям Д. Дионисиева (Движения в расколе // Отечественные записки. 1874. № 11. С. 74—76) это был частный пристав Алексей Иванович Константиновский (1801 — ?).
128. Знавший Палена во время саратовской ссылки историк Н.И. Костомаров вывел его в своих воспоминаниях под именем фон Альпена и назвал «добряком, но глупым до невозможности» (Автобиография Николая Ивановича Костомарова // Рус. мысль. 1885. № 6. С. 20).
129. Гладков Лев Степанович — купец 1-й гильдии. В нач. 1850-х он был осужден Саратовской палатой уголовного суда за взятку в 2000 руб. серебром с целью отмены составленного фон дер Паленом секретного предписания о преследовании раскольнических сект в Саратове. Помилован по высочайшему манифесту 26 августа 1856 г. (см.: ГАСО. Ф. 3. On. 1. Д. 3353. Л. 43-43 об.).
130. Панкратов Николай Николаевич (1797—1846) — поручик, имел 103 крепостных в Дальней Сосновке и в Быковке, 990 десятин земли. Родственник Шомпулева через брак Петра Хрисанфовича Образцова (дяди жены Виктора Антоновича) с Ольгой Николаевной Панкратовой (см.: ГАСО. Ф. 19. On. 1. Д. 218. Л. 37; Д. 847. Л. 9).
131. Жарский Лев Александрович (ок. 1800 — 1842). Из польских дворян, католик, имел от отца 250 крепостных в разных уездах губернии. Был убит своими крестьянами в имении с. Лопуховка Вольского уезда (ГАСО. Ф. 19. On. 1. Д. 65. Л. 94).
132. Иванов Григорий Петрович (1805—1848) — брат шурина Шомпулева (см.: ГАСО. Ф. 2. On. 1. Д. 2156).
133. Якубинский Петр Юрьевич (1804 — ок. 1846) — отставной полковник артиллерии, землей не владел (см.: ГАСО. Ф. 19. On. 1. Д. 897. Л. 23 об.).
134. Дело рассматривалось в течение 9 лет, дошло до Государственного совета и было прекращено без признания кого-либо из участников убийцей (см.: Дурасов В.И. Дело об убийстве полковника Якубинского // Саратовский листок. 1906. 27, 28 янв.).
135. Устинов Михаил Васильевич (1817 — ?) — один из внуков Михаила Адриановича Устинова (1755—1836) — советника соляной конторы, который благодаря полученным на службе чинам и орденам перешел из купеческого сословия в дворянство. Семья Устиновых была одна из богатейших в Саратовской губернии. Сын М.А. Устинова Василий Михайлович (1797—1838) был военным и, уйдя в отставку в чине полковника, жил в своем имении Петровского уезда (см.: Максимов Е.К. Род дворян Устиновых // Краеведческие чтения: Доклады и сообщения IV—VI чтений. Саратов. 1994. С. 72-74).
136. Фокин Петр Кириллович — поручик.
137. Кизо Александр Федорович (1807 — ?) — дворянин, стряпчий Петровского уезда, титулярный советник. До того служил стряпчим в Николаевске, но был перемещен из-за мягкого отношения к раскольникам, как считалось, из-за того, что жена его была из старообрядцев (см.: ГАСО. Ф. 407. On. 1. Д. 3559. Л. 3). Был со-слан в Томскую губернию за «упущение своих обязанностей и подлог» (см.: ГАСО. Ф. 19. On. 1. Д. 587. Л. 11-12).
138. Алексеев Алексей (1814 — ?) — уездный лекарь, титулярный советник.
139. Беловалов Григорий Андреевич (1816 — ?).
140. В деле значатся пистолеты работы Александра Гольтянова (см.: ГАСО. Ф. 1. Оп. 1.Д. 746. Л. 13 об).
141. Фадеев Андрей Михайлович (1789—1867) — саратовский губернатор в 1841— 1846 гг. В его мемуарах немало места уделено саратовскому периоду его жизни (см.: Фадеев A.M. Воспоминания. 1790-1867. Одесса, 1897. С. 150-205).
142. Бахметьев Николай Иванович (1807—1891) — саратовский губернский предводитель (1848—1851), крупный землевладелец, композитор. Большой хлебосол и кутила. А.И. Розанов рисует его как типичного крепостника (называя Н. И-ч; см.: Розанов А.И. Указ. соч. С. 57—77).
143. В.Н. Григорьев.
144. Киселев Арефий Игнатьевич (1793 — ок. 1850) — коллежский секретарь, крупный саратовский помещик, имевший 1382 крепостных, в основном в Аткарском уезде. Сын губернского предводителя (1787—1790) Игнатия Никифоровича Киселева (см.: ГАСО. Ф. 19. On. 1. Д. 616. Л. 3).
145. Киселев Павел Дмитриевич (1788—1872), граф — флигель-адъютант Александра I, министр государственных имуществ (1837—1856). Был женат на Софье Станиславовне Потоцкой (1801—1875), сестре Мечеслава Потоцкого (см. о нем примеч. 150). А.И. Киселев приходился ему дальним родственником, однако являлся одним из его наследников (см.: ГАСО. Ф. 19. On. 1. Д. 616. Л. 1).
146. Иаков (в миру Вечерков Иосиф Иванович; 1792—1850) — епископ Саратов-ский и Царицынский (1832—1847).
147. Ныне ул. Первомайская.
148. Рылеева Анна Александровна (в пострижении Сусанна; ? — 1847) — дочь генерала А.Н. Рылеева, участника Отечественной войны 1812 г. (дяди декабриста К.Ф. Рылеева), высланного в Саратов после декабрьских событий 1825 г. Основала в 1840 г. первую в Саратове школу для девочек при женском Крестовоздвиженском монастыре (см.: Саратовская летопись // Саратовский край: Ист. очерки, воспоминания, материалы. Саратов, 1893. Вып. 1. С. 70).
149. Имеется в виду прелат Ян Щит (Иоанн Щитт), доктор богословия и философии (см.: ГАСО. Ф. 365. On. 1. Д. 26).
150. Потоцкий Мечислав (Михаил) Станиславович (1799—1876), граф — камер- юнкер. Был выслан в 1845 г. в Саратов за «безнравственные и жестокие поступки» по отношению к супруге. Крупнейший помещик Подольской губернии (см:. Дурасов В.И. Граф Мечеслав Потоцкий в Саратове // Рус. старина. 1899. № 2. С. 205— 219; Колмаков Н.М. Очерки и воспоминания // Рус. старина. 1891. № 6. С. 676—678; Т-в С.С. [Татищев С.С.] Р.А. Фадеев и его сочинения // Рус. вестник. 1891. № 9. С. 126—127). Ср.: «Проживавший в Саратове, в административной ссылке, католический прелат граф Щит, воспитанник римских иезуитов, человек очень умный и многосторонне образованный, и Ростислав Андреевич Фадеев были единственными личностями в городе, с которыми более или менее близко сошелся Потоцкий. С богатыми помещиками и с чиновниками, относившимися очень почтительно к графу Потоцкому ввиду его петербургских родственных связей, он поддерживал знакомство, обмениваясь только официальными визитами» (Дурасов В.И. Граф Мечислав Потоцкий в Саратове. С. 218). «Сверх <...> хлопот и неприятностей по службе, у меня было довольно их и с присылаемыми тогда в Саратов разного рода людьми под полицейский надзор. В числе их находился славившийся своею скупостью и проказами всяких оттенков граф Мечислав Потоцкий (по принятии православия нареченный Михаилом), родной брат графини Киселевой, не перестававшей меня бомбардировать письмами с просьбами о покровительстве ему. В числе политических изгнанников состоял и прелат Щит, воспитывавшийся в Риме, хотя в душе и иезуит, но тоже человек хорошо образованный, начитанный, с которым в минуты отдыха я иногда с удовольствием беседовал. Охотник поиграть в картишки, он часто приходил по вечерам составить мне партию в бостон» (Фадеев A.M. Воспоминания. 1790-1867. Одесса, 1897. Ч. 1. С. 190-191).
151. Аничков Николай Иванович (1803—1859) — ротмистр в отставке, из оренбургских дворян. В Саратовской губернии от жены С.Н. Глазенап (вдовы генерал-майора) имел поместье в Старой Сосновке Аткарского уезда (см.: ГАСО. Ф. 19. On. 1. Д. 898. J1. 7). Жарский Павел Александрович (ок. 1800 — 1879) — из польских дворян, католик, отставной штабс-капитан. Был кузнецким уездным предводителем дворянства (1852—1855). Имел 555 душ крепостных мужского пола в нескольких уездах Саратовской губернии. Усадьба в районе с. Набережный Увек (см.: Саратовский листок. 1879. 23 мая). Дети: Михаил, Аркадий, Аделаида (Ольга) и Мария. Последняя — ровесница В.А. Шомпулева — была ему дальней родственницей по мужу Любовцеву (см.: ГАСО. Ф. 19. On. 1. Д. 65. Л. 61, 85). А.И. Розанов вспоминал: «Управляющий каждый год, ко дню приезда барина, составлял список всем подросшим девкам и в день приезда барина вручал его ему. Тот брал себе каждую дня на три — на четыре в услужение. И как только список кончался, уезжал в другие деревни. И это из года в год» (Розанов А.И. Указ. соч. С. 77). Горбунов Александр Дмитриевич — советник отделения питейных сборов Саратовской казенной палаты. «А.Д. представлял из себя тип старинного барина, помещика и вместе с тем ''кабинетного учёного". Всё свободное от службы время он посвящал чтению научных книг (он по специальности был естественником, а также хорошо знал медицину). Умный от природы, разносторонне образованный, гуманный, необычайно деликатный в обращении с людьми, он производил на всех самое выгодное впечатление, и к нему все относились с глубоким уважением» (Жеребцов В.И. Страницы из прошлого Саратова // Труды СУАК. 1913. Вып. 30. С. 87-88).
152. Имеется в виду A.M. Фадеев.
153. Фадеев Ростислав Андреевич (1824—1883). По воспоминаниям В.И. Дурасова, Фадеев «носил черкесский костюм, белоснежную папаху с красным верхом и любил разъезжать верхом по городу с сигарою» (Дурасов В.И. Из саратовского прошлого. Полицеймейстер В.Н. Попов // Саратовский дневник. 1886. 3 янв.).
154. Ныне ул. Радищева.
155. Несколько иную версию причины высылки Фадеева см в: Т—в С.С. [ Татищев С.С.] Р.А. Фадеев и его сочинения // Русский вестник. 1891. № 9. С. 126—127.
156. Из Саратова в 1848 г. Потоцкий был перемещен в Воронеж, в 1851 г. в Вятку и только в 1855 г. он выехал за границу.
157. Ган Елена Андреевна (урожд. Фадеева; псевд. Зенеида Р—ва; 1814—1842) —писательница. Была замужем за полковником П.А. Ганом, брат которого И.А. Ган, отставной офицер, служил председателем Саратовской казенной палаты (1855—1860).
158. Повесть «Утбалла» была впервые опубликована в журнале «Библиотека для чтения» (1837. Т. 20).
159. У Е. Ган нет повести с таким названием. По-видимому, имеется в виду ее повесть «Напрасный дар» (Отечественные записки. 1842. № 3), где в финале есть мотив перекати-поля и само это слово.
160. Ган Елена Петровна (в браке Блаватская; 1831—1891) — автор трудов по теософии.
161. Бер Николай Иванович (1803 — ?) — врач, окончил Московский университет. Участвовал в Русско-турецкой войне и подавлении Польского восстания 1830 г. В Саратове служил в канцелярии военного губернатора и в приказе общественного призрения. За женой — Протасьевой Надеждой Михайловной — получил более 600 душ, в том числе — 116 в Быковке (см.: ГАСО. Ф. 19. On. 1. Д. 959. Л. 9 об.). «Лучший и благонамереннейший чиновник, человек вполне порядочный и деловой, с хорошим состоянием, который вступил в должность единственно по доброму расположению ко мне, для того, чтобы поправить богоугодные заведения, находившиеся до тех пор в самом дурном состоянии» (Фадеев A.M. Воспоминания. 1790—1867. Одесса, 1897. Ч. 1. С. 187).
162. Галкин-Врасский Михаил Николаевич (1832—1916) — саратовский губернатор (1870—1879), действительный тайный советник (1895). Городская дума удостоила его звания почетного гражданина Саратова и учредила стипендию его имени в учебных заведениях. С 1896 г. член Государственного совета (см.: Шилов Д.Н., Кузьмин Ю.А. Члены Государственного совета Российской империи 1801—1906: Биобиблиогр. справочник. СПб., 2006. С. 171—178). В дневнике А.Н. Минха 14 декабря 1877 г.: «Час от часу [Галкин-Врасский] всё более делается чиновником, а начал было хорошо: сошелся с землевладельцами, усердно ревизовал волости, держал в руках эту общественную язву — полицию, правда рисовался он всегда на тысячи оваций, которые ему делали частью искренне, частью принужденно; но теперь, когда его стали раскусывать и все стали охладевать, наш помпадур—губернатор начал разные мелкие и гаденькие дрязги <...>. Вообще эта личность думает только подслужиться правительству и получить награду, а не заботиться о благе вверенной губернии» (ГАСО. Ф. 407. Оп. 2. Д. 739. Л. 83 об., 85 об.); и 23 мая 1879 г.: «...чиновничий дух вполне был ему присущ, любовь к овациям и чествованиям обуяла им» (ГАСО. Ф. 407. Оп. 2. Д. 739. Л. 203).
163. Дочь генерал-майора Э.Д. фон Бриггена — наказного атамана Астраханского казачьего войска 1838—1848 гг.
164. Р.А. Фадеев дослужился до чина генерал-майора. См. его книги по военным вопросам: Фадеев Р. Вооруженные силы России. М., 1868; Он же. Наш военный вопрос. СПб., 1873.
165. Имя главного героя повести Г.В. Кугушева «Корнет Отлетаев» (1856), безудержного гуляки, стало нарицательным, он даже стал персонажем одного из очерков цикла М.Е. Салтыкова-Щедрина «Помпадуры и помпадурши» (1873), мужем одной из помпадурш, о котором сказано: «...корнет Отлетаев <...> не только разбивал по ночам винные погреба, но однажды голый и с штандартом в руках проска-кал верхом через весь город» (Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч.: В 20 т. М., 1969. Т. 8. С. 42).
166. Рославлёв Лев Яковлевич — крупный саратовский помещик, бывший совет-ник губернского правления (см.: ГАСО. Ф. 19. On. 1. Д. 1332). A.M. Фадеев писал: «Не могу не упомянуть о Льве Яковлевиче Рославлёве, бывшем когда-то владетелем значительных имений, им прожитых, и находившемся тогда почти уже в бедности, но человеке честном, умном и правдолюбивом, от которого я узнал много истины о личностях, положении и роде дел в Саратовской губернии. Главной причиной потери его состояния была страсть к охоте, которой он предавался с неудержимым увлечением и в самых обширных размерах, в продолжение многих лет своей жизни. Он держал громадную псарню, множество псарей, и его выезды на охоту представляли зрелище в роде средневекового переселения народов. Со всеми своими псарнями, псарями, верховыми лошадьми, огромным обозом всяких запасов, вин, вещей, с многочисленной компанией приятелей, любителей охоты, он не довольствовался одной Саратовской губернией, но объезжал все соседние, добирался до Оренбургских степей и пропадал в охотничьих разъездах по нескольку месяцев. Так продолжалось, пока хватило состояния, двух или трех тысяч душ, и кончилось вместе с ними. Когда я познакомился с Рославлёвым, он жил в двух комнатах одного из флигелей дачи Панчулидзева (на сестре которого он был когда-то женат), и лишь пара стареньких борзых собачек осталась у него единственным грустным сувениром его бывшей грандиозной псарни и счастливого прошлого времени. Но перемена обстоятельств не изменила его характера; он сохранил и в по-жилом возрасте всю восприимчивость и энергию молодых лет, и [это] при его отличном образовании, начитанности, житейском опыте и природной любезности придавало беседе с ним большую занимательность» (Фадеев A.M. Воспоминания. 1790-1867. Одесса, 1897. Ч. 1. С. 154-155).
167. Рославлёва Анна Алексеевна (урожд Панчулидзева; 1793—1815).
168. Столыпин Афанасий Алексеевич (1788—1864) — штабс-капитан в отставке, предводитель дворянства Саратовской губернии (1839—1842). Крупный помещик, имел дом в Москве. Дед П.А. Столыпина. «Человек очень умный, хотя с несколько грубоватыми формами, составил себе большое состояние на откупах» (Чичерин Б.Н. Воспоминания // Русские мемуары: Избранные страницы. 1826—1856 гг. М., 1990. С. 251). «Столыпин пользовался популярностью саратовской публики, дорожившей в нем солидностью его положения, хлебосольством и представительностью <...>. Он был богатый, влиятельный человек, довольно толковый, жил на широкую ногу открытым домом, имел связи при дворе и множество поклонников и прихлебателей при себе» (Фадеев A.M. Воспоминания. Одесса, 1897. Ч. 1. С. 175). Был председателем попечительства, ведавшего городским театральным делом, и председателем комиссии по постройке здания саратовского театра, открытого в ноябре 1865 г.
169. Имеется в виду А.А. Столыпин.
170. То есть на задних ногах.
171. То есть скопились в узком месте.
172. Чесницкий Варфоломей Данилович — винный пристав Царицынского уезда. В Саратове был соседом В.А. Шомпулева по земельному участку на Большой Кострижной улице.
173. Афанасий (в миру Дроздов Александр Васильевич; 1800—1876) — епископ Саратовский и Царицынский (1847—1856).
174. Церковь Михаила Архангела (ныне снесена) находилась на пересечении современных улиц Московской и Октябрьской. Была построена в 1845 г. на средства Х.И. Образцова — деда жены Шомпулева.