РЕВОЛЮЦИОННОЕ ДВИЖЕНИЕ В ЕВРОПЕ
Представляя Вашему Императорскому Величеству нравственно-политическое обозрение за 1862 год, я почел долгом указать зародыш социально-политической революции, вызываемой и подготовляемой демократическою пропагандой, которая, под личиною прогресса, жаждет лишь анархии, кровопролития и переворотов, дабы на развалинах престолов утвердить свою собственную власть. События 1863 года, плод революционного движения, обнявшего всю Европу, служит новым, грустным подтверждением этой мысли.
Обращая более зоркое внимание на свойство революционных происков, господствующих в наше время, нельзя не заметить два главных направления, отличающихся и целью и образом действия. Одно из них, поставившее себе задачею возвышение благосостояния и политического значения низших классов народа, распространяет преимущественно свои убеждения путем печати и устной пропаганды, не упуская, впрочем, случая осуществить свои идеи и иными, не столь спокойными средствами. Известное под названием социального, оно опасно, может быть, правительствам западной Европы, где сосредоточение поземельной собственности и капиталов в руках аристократии и среднего сословия образовало многочисленный безземельный пролетариат; но для России это направление особенной опасности не представляет, ибо в большей части империи крестьянское сословие, получившее гражданские права вследствие уничтожения крепостного состояния, в то же время наделено землею и тем самым обеспечено в удовлетворении первых своих потребностей.
Совершенно иное значение имеет другое направление, которое один из замечательнейших писателей социальной партии, Прудон, чрезвычайно метко назвал якобинизмом. Это направление, ведущее свое начало от французской революции 1789-го года 1, не вносит в общество никакой новой идеи и стремится только к ниспровержению существующего порядка, чтобы, под благовидною личиною всенародного господства, утвердить собственное владычество и удовлетворить своему властолюбию. Чуждое всяких убеждений, это направление естественно не может рассчитывать на торжество путем мирного обсуждения, и потому главным своим орудием всегда считало и считает насильственные перевороты. Оно обращается к народным страстям, предрассудкам и, не пренебрегая никакими средствами, стремится постоянно к одной цели - волнению масс. Идеи самые противоположные одинаково для него хороши, если могут привести к переворотам. Права народов и естественные границы, начало национальностей и насильственные присоединения, все одинаково служит якобинизму, отвергающему начала порядка и законности. Столь опасное для спокойствия Европы направление было на время обуздано трактатами 1815 года 2 и низложением революционного правительства во Франции; но в последнее десятилетие беспрерывно усиливалось и достигло полного развития, найдя центр и точку опоры в правительстве одной из великих держав Европы, основанном на шатком начале всеобщей подачи голосов (le suffrage universele). Это правительство, поддерживающееся искусно разжигаемым антагонизмом капиталистов и рабочего класса, сознает свою слабость и надеется упрочить свое существование внешними войнами, удовлетворяющими народному славолюбию. Европейские державы скоро разгадали политику второй Империи 3 и поняли, что нельзя рассчитывать на прочный с ее правительством союз. Чувствуя себя не принадлежащим к семье законных государей, император французов необходимо должен был сблизиться с революционною партиею и принять ее разрушительные принципы. Начало народностей, впервые провозглашенное патриархом революции, старцем Мадзини, которое, в сущности, есть не что иное, как отрицание истории и возвращение к первобытному состоянию, это чисто революционное начало было усвоено Людвигом-Наполеоном и сделалось в его руках опасным орудием для нарушения спокойствия и политического равновесия европейских государств. Опираясь на огромную славолюбивую армию, не щадя жертв и крови народа для удовлетворения его воинственных инстинктов, императорское правительство Франции стало во главе революционного движения, совершающегося во имя ложно истолковываемого начала народностей, и объявило связывавшие его трактаты 1815 года несуществующими. Не говорим уже об Италии, так как этот совершившийся факт признан правительством Вашего Величества; но и в деле Дунайских княжеств, и в шлезвиг-голштинском вопросе 4, и в вопросе польском, везде политика второй Империи является представительницею начала народностей. Особенно в последнее время, когда просвещенная часть французского народа громко подняла голос против непомерных расходов и непрерывных войн, когда, несмотря на искусственную организацию всеобщей подачи голосов, выборы Парижа и главных промышленных центров приняли чисто оппозиционный характер, Людвиг-Наполеон неминуемо должен был сделать новый шаг на этом скользком пути. Этим шагом было - торжественное отрицание Венского трактата и предложение всеобщего конгресса государей для утверждения нового порядка вещей в Европе. И вот теперь, когда ответы монархов Европы показали правителю Франции несостоятельность его идеи, французская официальная и полуофициальная журналистика высказывает, как угрозу, мысль о созвании конгресса представителей, избранных всеми европейскими народами, посредством всеобщей подачи голосов. Понятно, какое потрясающее действие может быть произведено подобным заявлением, если оно последует от императора французов, и какое страшное революционное движение может им быть возбуждено. Если одна смутная надежда на появление французской армии на берегах Вислы поддерживала и ободряла польских инсургентов, то прямой вызов правителя Франции поднимет всю революционную партию в Европе, значение которой и без того уже возвышено современными политическими событиями.
Падение престолов Италии перед волею народа, высказывавшегося даже не через своих законных представителей, а прямым путем восстания, представляет первый прочный успех революционного движения, опирающегося на начало народностей. Новое итальянское правительство, признанное почти всеми государями Европы, поняло несовместность революционного начала с этим признанием; битва при Аспромонте была сигналом разрыва с якобинизмом и вступления Италии в семью держав, основанных на начале государственном. Но движение, раз вызванное правительством, не могло уже быть подавлено по желанию. Замыслы вождя итальянской революции Мадзини и его популярного орудия Гарибальди не остановились перед первой неудачей. Они неуклонно стремятся к своей цели и, опираясь на сочувствие ими же возбужденной массы, неутомимо готовятся к новой попытке. Письмо Гарибальди к знаменитому французскому изгнаннику Виктору Гюго, в котором он смело высказывает, что ему нужен миллион ружей, письмо, перепечатанное во многих иностранных и русских журналах, показывает, что революционная партия слишком уверена в успехе и не считает даже необходимым скрывать свои намерения в тайне. В то же время итальянское правительство, увлеченное потоком общественного мнения, искусно направляемого демагогами, деятельно приводит в военное положение свою армию и крепости Ломбардии. Ныне сомнения, что и с этой стороны новая буря угрожает спокойствию Европы, причем нельзя быть уверенным, чтобы весною и гарибальдийские отряды, и регулярное войско Италии не начали неприязненных действий против Австрии, а быть может, и против Рима. Готовясь к этой новой попытке, итальянские революционеры, вероятно, рассчитывают если не на содействие, то, по крайней мере, на нейтралитет правителя Франции, недовольного отказом австрийского правительства принять участие в конгрессе.
Явно преобладающая на юге революционная партия не покидает своих замыслов и в центральной Европе, волнуя Германию во имя того же начала народностей и всеобщей подачи голосов. Германский национальный союз (Nationalverein), имеющий почти во всех значительных городах Европы свои отделения (из коих особенно замечательно Лондонское, руководимое известными демагогами Беккером, Блиндом и Кинкелем), еще в прошлом 1862 году соединился с Союзом ремесленников (Handwerker-verein) и стремился к сближению с рабочим классом. Многочисленные общества рабочих, распространенные по всей Германии, образовали в Лейпциге центральный комитет, принявший социальные теории Фердинанда Лассаля 5, изложенные им в открытом послании к Лейпцигскому центральному комитету (Offenes-Antwortschreiben an das Leipziger Central-Comité). Комитет обнародовал проект устава всеобщей ассоциации германских рабочих, которого главная цель должна состоять в том, чтобы добиться права всеобщей подачи голосов как главного основания всякой дальнейшей меры к улучшению быта рабочих. Программа Лейпцигского центрального комитета встретила противодействие многих рабочих обществ, примкнувших к более умеренному учению Шульце-Делича и партии Прусских прогрессистов. Поэтому на созванное Лейпцигским комитетом собрание рабочих 23 мая явились представители далеко не всех обществ, противники же их собрались 7 июня в числе 120 человек (от 54 обществ из 48 городов) во Франкфурте-на-Майне, где единогласно учение Лассаля отвергли. Эта борьба двух разнородных теорий, ясно показывающая, что германские рабочие в высшей степени озабочены политическими вопросами, была, без сомнения, главною причиною того, что общества рабочих не примкнули еще окончательно к Национальному союзу.
Унитарные стремления, волнующие умы Германии с 1848 года, неизбежно имели сильное влияние на деятельность Национального союза. Поневоле отказавшись от надежды увлечь за собою прусское правительство, он, в лице наружного главы своего, герцога Эрнста Саксен-Кобург-Готского, решился сблизиться с Австриею. Результатом этого сближения был съезд германских государей во Франкфурте, созванный австрийским императором 6 для рассмотрения предложенного им проекта союзной реформы. Отсутствие Пруссии, противодействие Бадена, Мекленбурга и некоторых других правительств, несмотря на поддержку герцога Эрнста и франкфуртского съезда германских депутатов, окончательно ослабили этот проект, задуманный в видах утверждения преобладания Австрии.
Демократическая партия, примкнувшая на время к императорскому проекту, поддерживала, однако же, его не безусловно: съезд германских депутатов торжественно объявил, что принимает его с известными ограничениями, и, конечно, видел в нем только средство проложить путь дальнейшим, более решительным реформам. Когда же надежды на осуществление проекта угасли, то демократическая партия созвала вновь на 9/21 декабря сейм депутатов во Франкфурте, который назначил постоянную комиссию, выдающую себя за орган германской нации и сделавшуюся центром, около которого группируются различные демократические общества. Деятельность их получила особенное значение и важность по поводу шлезвиг-голштинского вопроса.
Напряженные отношения, издавна образовавшиеся между датским правительством и германским сеймом, усложнились вследствие обнародования Датской конституции 6/18 ноября и особенно смерти короля Фридриха ѴІI 7, которая возбудила вопрос о престолонаследии в герцогствах. Присоединение Шлезвига и появление претендента, принца Фридриха Аугустенбургского, вызвали резолюции так называемого депутатского сейма во Франкфурте и революционное движение во всей Германии. Отказ прусской палаты разрешить предположенный правительством заем, адрес ее королю, открытие подписки в пользу претендента, образование дружин волонтеров - были главными мерами демократической партии, которая успела увлечь большинство германского народа и мелкие государства Германии, принявшие сторону принца Аугустенбургского вопреки Лондонскому протоколу 8. Настойчивые усилия Англии, несмотря на содействие Австрии и Пруссии, не могли поддержать права, основанного на договорах, тем более что император Наполеон в письме к претенденту, выразил мысль, что желания населений и герцогствах, согласные с началом национальностей, могут поколебать обязательства, основанные на трактатах. В таком положении был голштинский вопрос, когда занятие Голштинии экзекуционным корпусом и прибытие в страну герцога Аугустенбургского вызвали выражение сочувствия к его особе в большинстве населения герцогств. Вслед за сим Пруссия и Австрия решились занять Шлезвиг, несмотря на противодействие датских войск, пораженных на всех пунктах.
Рядом с этою, так сказать, официальною деятельностью революционной партии, шли тайные происки ее крайних представителей, мечтавших ускорить движение. В Италии партия действия, находящаяся в непосредственных сношениях с Мадзини, образовала тайные комитеты действия к Риме и в Венеции и снова сблизилась с Кошутом, подготовляющим новое восстание в Венгрии. В Пеште образовался тайный комитет, наводнивший в начале декабря всю страну революционными воззваниями так называемого венгерского национального правительства, призывающими народ именем Кошута к восстанию.
Во Франции общество Марианна продолжало организоваться и распространяло свои ветви по департаментам, набирая участников преимущественно между рабочим населением промышленных местностей. Тесно связанное с тайными обществами других стран, оно, вероятно, не оставалось чуждым покушению на жизнь Людвига-Наполеона, предупрежден ному бдительностью французской полиции и вызвавшему многочисленные аресты.
Вообще в последнее время революционеры всех стран почувствовали потребность соединить свои усилия и дать стройную организацию революционному движению в Европе. Сближение главных двигателей вызвало эту мысль, и на 26 сентября 1863 года назначен был в Брюсселе международный демократический конгресс для слияния всех оттенков революционных партий Европы и единовременного направления их к одной общей цели. Впрочем, до сих пор положительно не известно, состоялся ли и к чему привел этот конгресс.
Но главным пунктом, на котором сошлись и тайная пропаганда, и дипломатический якобинизм французского правительства, на котором сосредоточились в истекшем году стремления всех революционных элементов Европы, было Польское восстание 9, встретившее сочувствие революционеров всех стран и возбудившее усиленную деятельность польской эмиграции.