О РУССКИХ ВЫХОДЦАХ И О ИХ СНОШЕНИЯХ В РОССИИ И ЗА ГРАНИЦЕЮ

Прибытие в начале минувшего года в Лондон бежавшего из Сибири Михаила Бакунина оживило деятельность русской пропаганды. Он немедленно вступил в сообщество с Герценом. Огаревым и Кельсиевым и заявил в «Колоколе» необузданную свою революционную решимость. Следовало ожидать усиленных замыслов для низвержения в России законного порядка, тем более, что наступавший срок открытия в Лондоне всемирной выставки представлял эмиграции удобный случай сближаться с отправлявшимися туда многими русскими. Посему осторожность требовала учредить в Лондоне самое близкое секретное наблюдение, как за политическими выходцами, так и за их посетителями. Предпринятые по сему предмету меры имели полный успех. Одному, отправленному отсюда с »той целью, лицу удалось приобресть доверие Герцена и Бакунина, которые чрез несколько времени, видя в нем полезного соучастника в деле революции, объяснили ему задуманную ими программу. Сия программа, в общих ее чертах состоит в том, чтобы на всем пространстве России учредить отдельные кружки, каждый из пяти лиц, не более, привлекая в члены кружков, кроме образованного класса, и мещан и дворовых людей как посредников между тем классом и низшим слоем народа; на составленные же таким образом кружки возложить, как ближайшую задачу, утверждение крестьян в мысли, что земля принадлежит и должна принадлежать им; вместе с тем, поколебать всеми средствами доверие народа к правительству, склонять войска на сторону переворота и, наконец, подготовить общее требование о созыве Земской думы*.

По словам самого Герцена, программа эта в отношении к народу не получила еще достаточного развития; без народа же, говорил он, ничего сделать нельзя, и потому невозможно начинать открытых действий до наступления окончательного срока для представления уставных грамот. Тогда, по его мнению, непременно будут восстания крестьян и вместе с тем наступит для них, революционеров, пора действовать, сосредоточивая восстания, дабы нельзя было оные подавить. Между тем, он, Герцен, старается об увеличении своих корреспондентов в России и поддерживает волнение умов посредством своего журнала и других сочинений.

В разговоре о русских выходцах Блюммере 33, Петре Долгорукове и Головине Герцен выразился следующими словами: «Мы их в грош не ставим; печатаем же статьи, которые они нам присылают и защищаем их потому, что они принадлежат к партиям, действующим против правительства»**.

По предмету пересылки из Лондона в Россию «Колокола» и других сочинений заведывающий типографиею Герцена выходец Тхоржевский 34 объяснил, что «Колокол» посылается к подписчикам по почте в виде писем в обыкновенных обертках, а более объемистые посылки доставляются по назначению чрез контрабандиров***.

По наблюдению за русскими, посещавшими Герцена в июне месяце минувшего года, оказалось, что их было человек до тридцати и что они делились на таких, которые приходили к нему в определенные приемные дни преимущественно из любопытства, и на таких, которые участвуют, более или менее, в преступных его намерениях. К сей последней категории принадлежали, кроме постоянно бывших у Герцена известных выходцев, следующие приезжие лица, большей частию мелкие журнальные писатели: Альбертини 35 Достоевский 36, Мартьянов 37, Писемский 38, Черкесов 39, Косаткин 40, Калиновский 41, Сатин 42, Стасов 43, Ковалевский 44, Давыдов и Ветошников 45.

Вследствие дознания в Лондоне же, что из числа помянутых, Ветошников, оказавшийся потом купеческим приказчиком здешнего торгового дома Фрума, принял на себя при отъезде в Россию поручение от Герцена, сделано было распоряжение о его задержании на границе и об осмотре его бумаг. Между ними оказались революционные сочинения и письма от Герцена, Бакунина и Кельсиева, обнаружившие степень развития опасных их замыслов и несомненную виновность лиц, которым письма были адресованы. Письма эти были переданы в Высочайше-учрежденную под председательством статс-секретаря князя Голицына секретную следственную комиссию, где по ним производились подробнейшие разыскания. О сих последних изложено ниже, в кратком обзоре действий комиссии.

Между тем, дознания, сделанные в Лондоне, дополнялись в Париже посредством учрежденного и там секретного наблюдения за перепискою Герцена и Бакунина. Вследствие сего, кроме лиц, значившихся в бумагах, привезенных Ветошниковым, открыты еще многие другие корреспонденты и участники в Париже, Флоренции и Гейдельберге, как-то, из русских: Лугинин 46, Бакст 47, Михайлов 48, Миротворцев 49, Тургенев 50. Из поляков же: названные в предыдущей статье члены «Варшавского центрального народного комитета» - Цверцякевич, Анборский и Сохновский, некий Теодор в Гейдельберге, оказавшийся по разведанию Новицким и глава польской партии движения - Мирославский. Содержание всех писем, сделавшихся известными, относится к политическим замыслам, обнаруживая в России деятельные подготовления к возмущению и собрание подписей для адреса насчет созвания Земской думы. По польскому же вопросу выражается ожидание скорого взрыва, но в то же время со стороны Герцена и даже Бакунина слабая надежда на успех по причине недостаточного приготовления польских крестьян и русских войск. Бакунин в письме к Цверцякевичу выразился, что если вспыхнет мятеж в Варшаве, хотя бы преждевременный, то он немедленно явится туда под знамена революции. Из перехваченного же письма Мирославского к Бакунину видно были, что, хотя они разошлись в мнениях насчет пределов будущего Королевства Польского, но что они сохраняли еще свои связи, стремясь вместе, прежде всего, к революции. В том же письме Мирославский старался уверить Бакунина, что «Варшавского центрального комитета» вовсе не существует, что это лишь обман, но что главная революционная сила заключайся в партии его Мирославского. В конце года письма Бакунина обнаружили уже явный его с Мирославским разрыв, который произошел отчасти под влиянием одного ловкого анонимного подстрекательства. Тогда Бакунин стал печатать во французских и польских журналах колкие статьи против Мирославского. Вместе с тем, Бакунин, сблизившись еще более с «Варшавским центральным комитетом», писал, под адресом Коссиловского, в Париж, следующие слова: «Nous avons donne notre main à ce noble comité de héros obscures, journaliers, mais don't le dévouement sans Iwrnes affrontait les plus terribles dangers a se créer une formidable puissance polonaise au centre même de l'oppression muscovite-petersbourgeoise. Nous lui avons donne et nous lui garderons notre foi****. - Вы жалеете, что комитет состоит из людей темных, никому неизвестных - апостолы из кого состояли?» и проч.

Наконец, из письма Бакунина же во Флоренцию под ложным адресом, сделалось известным, что он имеет намерение приехать в С.Петербург, когда представится к тому серьезный повод.

Примечания

* Выделенные курсивом слова подчеркнуты, рядом на полях карандашная помета императора: «Теперь ушли гораздо дальше».

** Блюммер продолжал издавать в Берлине, а по удалении его оттуда, в Брюсселе «Свободное слово». Долгоруков, находясь в Брюсселе, издавал сначала газету «Правдолюбивый», которая печаталась в Лейпциге у книгопродавца Вольфганга; а потом, поссорившись с сим последним, он предоставил ему продолжение этого издания, а сам стал издавать на французском языке "Le Veridique", которого вышло уже несколько нумеров, и сверх того на русском языке «Листок». Головин сделался в минувшем году известен напечатанным в газетах письмом его к графу Андрею Замойскому, в котором он изъявлял сочувствие свое самостоятельности Польши. (Примечание авторов документа.)

*** Так в тексте.

**** «Мы поддержали сей благородный комитет героев беззвестных, повседневных, но коих безграничная преданность пренебрегала самыми большими опасностями дабы создать грозную силу в самом центре московско-петербургского гнета. Мы поверили ему, и сохраним нашу веру». (Пер. с фр.)