О ПОЛЬСКИХ ВЫХОДЦАХ
О замыслах польской эмиграции получались в 1862 году многочисленные сведения от императорского посольства в Париже, от консульств российских и австрийских в Придунайских княжествах и от особых секретных агентов. Сущность всех этих сведений заключается в следующем фактическом выводе:
Начальник партии движения польской эмиграции, Людвиг Мирославский, очевидно участвовал вместе с главными мятежниками итальянскими, венгерскими, греческими и германскими в составленном в начале года обширном революционном плане, на котором значилось и восстание всех польских земель. Располагая большими денежными средствами от пожертвований польских патриотов, Мирославский содержал во Франции, в Придунайских княжествах, преимущественно же в Генуе, значительное число польских выходцев, стекавшихся с разных сторон под знамена образуемого им польского легиона. Он обучал их военной службе, имеете с тем заготовлял оружие, боевые снаряды и морские суда для перевозки шаек его на места действий.
Неожиданный переворот в политике туринского кабинета в мае месяце вдруг остановил деятельность Мирославского на главном пункте, в Генуе. Польские выходцы не только лишились там прежнего покровительства, но были подвергнуты надзору полиции, а массы должны были разойтись. Около того же времени была распущена переведенная уже перед тем из Генуи в Кунео военная школа Мирославского вследствие беспрерывно случавшихся между учениками беспорядков и дуэлей. Воспитанники, в числе 120 человек, разошлись в разные стороны; большая часть отправилась в Париж и в Лондон, а некоторые остались в Италии. Мирославский, приписывая свои неудачи проискам польской аристократической партии в Париже или влиянию российского правительства по поводу признания оным Итальянского королевства, надеялся, однако ж, еще на успех общего революционного плана со стороны Гарибальди. Между тем денежные средства Мирославского ограничились, ибо комитет польской эмиграции в Париже сделал распоряжение, чтобы народные пожертвования поступали впредь уже не к нему в руки, а в кассу комитета. От отчета, потребованного сим последним у Мирославского в издержанных им огромных суммах, он уклонился, удержав в своем распоряжении остальные деньги на военные потребности, и таковым поступком вооружил противу себя всю влиятельную часть эмиграции. Тем не менее, Мирославский не унывал, продолжая действовать на молодое поколение издаваемыми под его руководством демократическими журналами «Bacznosc» («Бдительность») и «Przeglad rzeczy polskich» («Польский обзор»), распространением в народе возмутительных воззваний и личным подстрекательством рассылаемых им многочисленных эмиссаров. Главные его приверженцы и сотрудники суть выходцы: Бржозовский 8 и Эльяновский 9, редакторы помянутых двух журналов, Куржына 10, его секретарь, Мицкевич 11, сын поэта, и Юлий Бялобржеский. Хоецкий (Charles Edmond) и Ксаверий Браницкий. приближенные к принцу Наполеону, также оказывали Мирославскому содействие.
В продолжение всего года притоном польских выходцев и эмиссаров партии Мирославского были Молдавия и Валахия. Области эти служили этапом для сношений их с польскими землями, Италиею и Константинополем. В Галацах проживал главный агент центрального генуэзского комитета венгерец Берзенсци, который снабжал деньгами и направлял являвшихся к нему выходцев разных наций. В Константинополе существует польский комитет под названием Восточного, учрежденный выходцем Бранским, которого называют генералом. Из этого комитета направлялись революционные происки, между прочим, в Булгарию и Армению. В самых княжествах на границах Турции, Австрии и России составлялись тайные склады оружия, в чем удостоверяли неоднократно замеченные на Дунае транспорты военных снарядов на французских судах Mysageries. Сардинские консулы в княжествах, до вышеупомянутого переворота в политике, покровительствовали польским выходцам, выдавая им паспорты и деньги. Со стороны же владетельного князя Кузы 12 хотя и было оказываемо внимание к представлениям российских и австрийских консулов насчет козней выходцев польских и венгерских и неоднократно отдавались со стороны его приказания удалить всех тех, кои проживают в княжествах без законных видов, но местные полицейские власти слабо исполняли таковые приказания, и положение не изменялось. Вследствие сего представилось необходимым в конце года усилить там наши средства секретного наблюдения. Австрийское правительство также строго наблюдает за происками польских и венгерских выходцев в Молдавии. Из последних, сообщенных австрийскими дипломатическими агентами сведений было видно, что польские выходцы усиливают свою дерзость, учредив патрули по российской границе, на берегу Прута, на довольно большом расстоянии, для содействия переходу беглецов, и что они получили приказание соединиться в исходе декабря в Ботошанах, где будет сформирован из них батальон, который должен вторгнуться в пределы наши при первом известии о восстании поляков. Подобного же содержания донесение было получено в конце декабря и от консула нашего в Яссах 13, который указал на поляка Мелько, или Мельковского, проживающего в Михалени, как на главного в настоящее время деятеля, получающего наставления из Варшавы и соединяющего около себя самых фанатических выходцев. Кроме того узнано, что вышепомянутый генерал Бранский приезжал в конце года из Константинополя в Яссы и учредил там польский комитет взаимного пособия, сделавшийся новым центром революционных действий.
Аристократическая партия польской эмиграции, имеющая в главе двух братьев Чарториских, Ладисласа Замойского, Понятовского и Ледуховского (родственника графа Валевского 14), а равно остатки бывшей военной партии, генералы Дембинский и Рыбинский, порицали опрометчивые действия Мирославского. Аристократы стремятся также к восстановлению независимости Польши, но совершенно различными путями: они советуют продолжать пассивное сопротивление, которое принесло уже столько пользы их отечеству; ищут участия к делу Польши в высшей правительственной сфере в Париже; помещают статьи в журналах в духе, соответственном их направлению; обращаются к Папе 15 о духовном содействии, и ожидают успеха от покровительства императора Наполеона, помня, конечно, завещание князя Адама Чарториского, который выразился в оном, что после событий в Варшаве в 1861 году польской эмиграции остается уже только внешнее, политическое содействие патриотическому делу, коего корень укренился* в самом Царстве Польском. Приезд в Париж графа Андрея Замойского, который держит себя там очень осторожно, привел в движение отель Ламберт. Аристократы выхваляют в высшем парижском обществе патриотизм Замойского, вызвавший своим примером адресы подольского и минского дворянства. Между парижскими польскими аристократами и так называемою «Дворянскою дирекциею» - «Direction noble» в Царстве есть связь; сия последняя высылает в Париж значительные суммы для раздачи бедным выходцам, адресуя деньги на имя Людвига Воловского 16, которого рекомендовал граф Андрей Замойский, Ладисласа Чарториского и Ладисласа Замойского называют претендентами на польскую корону. Посему весьма естественно, что они и приверженцы их не могут согласоваться с демократическим направлением партии движения; но, тем не менее, общим старанием польских журналов, твердивших в минувшем году с особою настойчивостью о необходимости единодушных действий для пользы отечества, удалось, наконец, соединить, хотя для наружного вида, все оттенки эмиграции. В Париже составился комитет, называющийся «Центральным народным комитетом», под председательством Ледуховского; но большинство членов составляют демократы, и в числе их находится генерал Высоцкий, принадлежащий к партии действия.
Несмотря на существование этого комитета, различные партии все-таки продолжали свои отдельные происки. Единственным настоящим средоточием действий революционной пропаганды была передаваемая ей частным образом воля императора Наполеона. По секретным сведениям, органом этой высочайшей воли в отношении к политическим выходцам различных наций есть сенатор Пьетри, у которого часто собираются главы эмиграции, прислушиваясь к его наставлениям. Он постоянно давал им надежды, но вместе с тем отклонял от мятежных вспышек. Наконец, утомленные тщетными обещаниями, демократы, в том числе Мирославский, видя участь, постигшую Гарибальди, и застой в деле Италии, решились действовать по собственному внушению. Центр интриг перенесен был в Лондон, так как парижская полиция ввиду грозящей императору Наполеону опасности от неистовства революционеров под руководством Ма-дзини приняла в отношении к политическим выходцам вообще самые строгие меры наблюдения.
Между тем учрежденный в Париже «Центральный народный комитет польской эмиграции» постепенно более подчинялся влиянию революционной власти, управляющей внутренним польским движением и издающей свои приказания от имени «Центрального народного комитета в Варшаве». Некоторые члены и агенты сего комитета, находящиеся за границею, сделались известны, как то: Цверцякевич 17, издававший в Варшаве подметный листок «Straznica»; Годлевский 18, Чапинский 19, Милович, Анборский 20 - студент из Варшавы, якобинец и яростный враг России; он удален по ходатайству нашего посольства из Парижа в Перпиньян под надзор полиции; Булевский 21, бывший издатель в Лондоне газеты «Demokrata», намеревающийся издавать ныне листок центрального комитета; Сохновский. служивший офицером в российской армии; Подлесский, Пршеволоцкий, Косицкий, Бобровский 22, Вольский 23, Сикорский 24 и другие, большею частью беглые студенты из Царства Польского и из российских университетов. Из числа помянутых членов центрального комитета в ночи с 9/21 на 10/22 января арестованы были парижскою полициею: Цверцякевич, Годлевский (называвшийся Шмидтом) и Чапинский, только что возвратившийся из Лондона. При этих лицах найдены важные бумаги, обнаружившие их сношения с Мадзини, от которого они привезли письмо к Евгению Араго 25, и с Царством Польским, а также сделанные ими заказы оружия в Англии и Бельгии для доставления оного в конце декабря в складочные места на границе прусский Силезии и Познани. Цверцякевич и Годлевский вскоре были освобождены с возвращением им бумаг и денежных документов, но с тем, чтобы они немедленно выехали из Франции. На освобождение их от судебного преследования имело влияние ходатайство сильных покровителей, между прочим, графа Валевского, и с другой стороны, то обстоятельство, что к обвинению их в возмутительных действиях против французского правительства не представилось достаточных юридических доказательств. Третье названное лицо, Чапинский, оставлен под арестом, ибо он оказался Игнатием Хмиеленским, который участвовал вместе с Радовичем, равномерно бежавшим за границу, в преступном замысле, исполненном Ярошинским 26 противу особы Е. И. В. Великого Князя Константина Николаевича. Кроме помянутых, проживающих в Париже и Лондоне членов «Варшавского центрального народного комитета», оказались агенты оного и в Гейдельберге. В этом городе образовалось сборище поляков, человек около пятидесяти, посещающих университет и сблизившихся временно с находящимися там русскими. Начало сего сближения было в январе минувшего года, когда русские, сделав обед в честь прибывшего в Гейдельберг сына Герцена, пригласили на оный и поляков.
Между вышеозначенными двумя «Центральными народными комитетами» вскоре возникло открытое несогласие по следующему поводу: варшавский комитет, вступив в союз с русскою революционною пропагандою в Лондоне, стал разделять мнения сей последней насчет предоставления Литве, Белоруссии и Малороссии выбора между присоединением к Польше или к России. Вследствие сего Мирославский протестовал не только в польских, но и во французских журналах против родившегося предположения насчет тождества обоих центральных комитетов, назвав изменою мысль об уступке хотя одной из областей, принадлежавших Польскому королевству.
Торжественное празднование годовщины последней польской революции 17/29 ноября было в прошедшем году запрещено парижскою полициею, и это чрезвычайно раздражило эмиграцию. Молебствия в церквах и обычных больших обедов не было, но происходили частные собрания: партия Мирославского соединилась в различных местах, между прочим, в Батиньольском польском училище, где провозглашен был тост: «Смерть всем монархам Европы», а партия Чарториских - в польской библиотеке. Ладислас Чарториский говорил патриотическую речь, выразив, что меры принимаемые русским правительством в Царстве Польском, особенно рекрутский набор, видимо побуждают поляков перейти из пассивного сопротивления к открытой борьбе; но что народ к оной достаточно не приготовлен, и если возмущение вспыхнет в скором времени, то это поведет к окончательному разрушению Польши.
В Лондоне выходец Жаба устроил в означенный день на деньги Ладисласа Замойского митинг в гостинице, на который приглашены были и некоторые члены английского нижнего парламента. Из сих последних, однако, не явился ни один. Празднество кончилось спором и дракою по поводу вышепомянутого выходца Булевского, члена «Варшавского центрального народного комитета», который требовал, увлекаясь притом до произнесения угроз, чтобы вся польская эмиграция, в Англии и во Франции, подчинилась исключительно варшавскому комитету. Волнение между членами собрания дошло до того, что многие хватались уже за ножи, но ловкая английская прислуга потушила газ, и наступившая вдруг темнота заставила присутствующих разойтись.
В Гейдельберге полиция равномерно запретила полякам церковное торжество по случаю годовщины революции; но они придумали совершить молебствие в синагоге. Затем соединились в гостинице 42 поляка и 10 русских. Поляки Пиентковский, Зебровский, Мелицер и Оссоцкий произнесли речи. Первые три предсказывали скорое восстание, а последний возразил, что таковое не будет иметь успеха, ибо есть одни генералы, без солдат. За эти слова Оссоцкий выброшен был прочими из комнаты. В тот же день гейдельбергские поляки отправили телеграмм* Гарибальди, изъявив свое уважение к освободителю угнетенных народов. Гарибальди не замедлил, также по телеграфу, выразить свою признательность за оказанное ему внимание и сочувствие делу Польши.
Годовщина польской революции праздновалась еще в Турине. На данном обеде было 106 поляков и несколько человек венгерцев, но ни одного итальянца. Первенствовал на оном и говорил речь князь Марцелий Любомирский.
Наконец, польские выходцы вспомнили революцию и в Константинополе, где партия Мирославского находит покровительство со стороны ренегата Садика Паши - выходца 1831 года, Чайковского.
Примечания
* Так в тексте.