ЗАПАДНЫЕ ГУБЕРНИИ
Все, что сказано выше насчет революционного движения в Царстве Польском, повторялось более или менее и в Западных, возвращенных от Польши, губерниях. События варшавские отозвались там сильным сочувствием. Едва ли остался во всем крае город, в котором бы не было произведено церковных процессий при пении польских патриотических гимнов. Особенно многолюдные и торжественные ходы совершены были 31-го июля в память соединения за 300 лет пред сим Литвы с Польшею. Из Ковно, Белостока, Россией и из разных пограничных местечек процессии эти отправлялись в ближайшие местечки Царства Польского и соединялись с другими, выходившими оттуда. Наиболее замечательна была ко-венская процессия. Из Ковно утром 31-го июля выступило до 6 т. народа, и хотя по распоряжению управлявшего губерниею выведены были из моста на Немане два плашкота, а у самого моста поставлена сотня казаков, но толпа прорвалась сквозь эту сотню, овладела плашкотами, ввела их в мост, перешла через реку и там была встречена почти столько же многолюдною и торжественною процессиею из жителей Царства Польского. Эти большие демонстрации оканчивались угощением простого народа, пением патриотических песен и народными плясками, в которых помещики плясали с крестьянками, а дамы с крестьянами. В эти дни дамы одевались в блестящие, праздничные наряды, но на другой день, по-прежнему, все были в трауре.
Увещание со стороны местных начальств и полицейские меры не имели в сих случаях никакого успеха. Пение возмутительных гимнов и политические демонстрации не останавливались даже в присутствии полиции; местные же власти, городничие, директоры гимназий и другие, делались иногда предметом насмешек и даже гонения. В Житомире 10-го марта при совершении панихиды по убитым в Варшаве один из частных приставов, находясь при входе в костел, был оскорблен до крайности. Над ним смеялись, пришпиливали к нему польские кокарды, клали их в его карманы и кололи его булавками. Подвергались оскорблениям и жандармские офицеры в Ковно, в Вельске, в Тельшах. Вообще полицейские чины теряли всякое значение и нередко во время беспорядков скрывались, чтобы не подвергаться обидам. Многие из них, самые усердные и благонамеренные, просили об увольнении их от службы, находя положение свое невыносимым.
Во главе всех демонстраций стоят, как и в Царстве Польском, католические священники. За ними следуют польские дамы, а потом студенты, гимназисты и другие юноши и дети. Неблагонамеренные люди выдвигают их вперед, полагая, что дам и детей, во всяком случае, не подвергнут жестокому наказанию. Много неблагонамеренных являлось и из дворян, но они, особенно служащие по выборам и чиновники, участвуя в манифестациях, тотчас прекращали возмутительное пение, как скоро замечали, что в церковь входили наблюдающие лица.
Нельзя сказать, чтобы между уроженцами Западных губерний не было людей, понимающих неприличие поступков своих соотчичей, но многие из них не имеют довольно твердости, чтобы противиться влиянию других. Отставать от неблагонамеренных людей там почти и невозможно: ибо тех, которые не поют возмутительных гимнов, заставляют силою выходить из костелов; не участвующих в политических процессиях преследуют насмешками и оскорблениями, даже угрожают им убийством; цветные платья обливают серной кислотой или изрезывают; в окна домов, где составился вечер для удовольствия, бросают каменьями и разбивают стекла. Напротив того, лица, подвергшиеся за участие в манифестациях взысканиям, приобретают сочувствие, и молодые люди, до того времени никому не известные, не только становятся заметными личностями, но пользуются почетом. Некоторым из них устраивали восторженные встречи, других защищали от законного преследования. Так, гродненские жители 24-го июля, ожидая отправления в сопровождении жандармов за участие в одной манифестации из Гродно в Тамбов поручика Вольского, вышли в числе до 1000 человек за город, там приостановили Вольского, бросали вверх шапки, кричали: «Ура! Да здравствует Вольский!» и снабдили его деньгами. В начале сентября в Поневеже двое крестьян, участвовавшие в пении возмутительного гимна, были задержаны и вскоре освобождены; ксендзы тотчас сняли с них фотографические портреты, дабы этими личностями привлекать на свою сторону других из простого народа; когда же упомянутые крестьяне были потребованы в полицию для допроса, в то время толпа женщин, предводительствуемая ксендзами, пришла в квартиру городничего и нанесла ему оскорбления.
Несмотря на это, по отзыву местных начальников, половина польских помещиков и наибольшая часть служащих чиновников остаются верными правительству. Но, к сожалению, люди тихие и скромные всегда затираются теми дерзкими выскочками, которые при спокойном положении дел составляют худшую часть общества, а при народном волнении делаются руководителями и господствующими лицами.
Что касается до крестьян, то они не только в юго-западных, но и в литовских губерниях хорошо расположены к правительству и устраняются от политических беспорядков. Если в некоторых местах крестьяне участвовали в процессиях, то единственно по религиозному побуждению, будучи обмануты ксендзами и помещиками; но как только начинали видеть истинную цель процессии или понимали смысл гимнов, они тотчас, с выражениями: «Это против Царя», отставали от процессии или выходили из костела. Ни пляска с крестьянами и крестьянками, ни обещание некоторых дворян отдать им даром поземельные участки не склонили их на сторону помещиков. Вообще низшие классы народа в Западных губерниях смотрят на нынешних руководителей беспорядков подозрительно и недружелюбно.
К прекращению неустройств в Западном крае принимались одна за другою различные меры. Везде войска расположены так, что они могут быть передвинуты всюду, куда потребует их надобность. Простые манифестации предписано (5 апреля) предупреждать более увещаниями, но в случае упорства толпы или неблагонамеренных предприятий разрешено употреблять и силу оружия. Отобрано у жителей, за несколькими исключениями, всякое оружие; запрещена или ограничена продажа частным лицам пороха. Во всех городах учреждены временно полицейские суды. За участие в демонстрациях и пении возмутительных гимнов несколько предводителей дворянства уволены от должностей; довольно много чиновников, особенно в северо-западных губерниях, удалено от службы; многие помещики и помещицы высланы из городов в их имения, а студенты отправлены в те университеты, к которым они принадлежат. Особенно же неблагонамеренные лица высылаются в великороссийские губернии.
Из помянутых мер учреждение временных полицейских судов, по замечанию местных властей, не приносит ожидаемой пользы. Председатели этих судов (уездные судьи) сами польские уроженцы, и некоторые из них участвовали в манифестациях. Они обыкновенно держат сторону обвиняемых соотчичей своих. При том же ныне в Западных губерниях никакое политическое преступление не подтверждается фактами: все допрашиваемые свидетели отвечают, что пение возмутительных гимнов или процессии происходили по общему желанию народа, что зачинщиком и руководителем никто не был и что они никого из певших или бывших в процессии лично не знают и не заметили.
Другие меры, особенно размещение повсюду войск, повеление действовать в случае надобности вооруженною силою, отобрание у жителей оружия и высылка некоторых из них во внутренние губернии, производили впечатление, и после каждой из них жители Западного края несколько времени удерживались от беспорядков. Но вскоре потом неблагонамеренные люди принимались петь возмутительные гимны и устраивать демонстрации.
Сильнее всех вышепомянутых мер подействовало военное положение, которое местные генерал-губернаторы, уполномоченные Высочайшим Указом от 6-го августа 18, вынуждены были объявить: в исходе того же августа в северо-западных губерниях, за исключением нескольких мест, и в сентябре - в некоторых частях юго-западных губерний. Это объявление навело на жителей панический страх, и хотя впоследствии боязнь ослабла, но уже с того времени возмутительные гимны поются с некоторою осторожностью, манифестации прикрываются более, чем прежде, благовидными предлогами, траурные платья и конфедератки появляются реже и вообще дерзость смельчаков смягчилась.
Впрочем, во внутреннем настроении жителей Западного края не произошло никакой перемены. В Виленской губернии - по отзыву тамошнего жандармского штаб-офицера - «для посторонних глаз все кажется спокойно, но стоит всмотреться в лица поляков, чтобы убедиться в выражении злости и ненависти ко всему русскому». Общий смысл и других донесений показывает, что во всех Западных губерниях политическое положение дел такое же, как в Виленской губернии.
Имея это в виду, некоторые (наприм. бывший Ковенский, ныне Вологодский губернатор Хоминский) полагают, что на нынешнее польское движение следует смотреть как на заразу нашего времени, занесенную к нам с Запада, и что беспорядки у нас, без особых внешних обстоятельств, сами собою прекратятся.
Генерал-адъютант князь Васильчиков 1-й в одном из донесений своих писал, что польские уроженцы в Западных губерниях на открытые враждебные действия не решаются: потому, что они находятся среди русского православного населения; что ныне, с освобождением помещичьих крестьян, дворянство не может, как было в 1831 году, рассчитывать на их содействие; что везде расположено достаточное число войск, готовых остановить возмущение; и, наконец, потому, что поляки не имеют ни оружия, ни других средств, необходимых к успешному восстанию. Общественное спокойствие - по его мнению - могло бы нарушиться только в таком случае, если б в Западные губернии вторгнулись извне шайки мятежников.
Генерал-адъютант Назимов, с своей стороны, доносил, что во вверенных ему губерниях масса народонаселения равным образом состоит из русских и что поэтому надежда поляков на присоединение Литвы к Польше - есть одна мечта.