В то время как в позапрошлом году журналы толковали о перепроизводстве и ныли о дешевизне хлеба, у нас крестьяне просто-напросто голодали. Вот уже 15 лет, что я живу в деревне, прожил и те года, когда у нас рожь доходила до 14 рублей за четверть, но подобного бедствия, как в зиму 1885—86 года, не видал. Я не знаю, что собственно на официальном языке называется голодом и где граница между недостатком хлеба и голодом, но в прошлом году сам видел голодных, которые по два дня не ели. Таких голодных, с таким особенным выражением лица, я давно не видывал. Когда несколько лет тому назад рожь у нас доходила до 14 рублей за четверть; такой голодухи не было, — не было такого множества ходящих «в кусочки», как в прошлом году. Не только дети, старики, женщины, но даже молодые девушки и парни, способные работать, ходили в кусочки. Положим, из ближайших деревень, соседних со мной, тех, которые прикупили земли, мало кто ходил в кусочки: совестились, старались так как-нибудь пробиться, забирали под работы, занимали, — но из дальних деревень ходили толпами, так что в застольной, где подают «кусочки», было заметное увеличение расхода на муку.
Не знаю как где, но у нас в предпрошлом году рожь вовсе не была дешева, — ныне дешевле. Привозную степную рожь в Вязьме предпрошлой зимой продавали 6 рублей 30 копеек за четверть. Крестьяне массами отправлялись в Вязьме покупать рожь. У нас тоже степная рожь продавалась по 7 рублей, а весною и дороже. Местная сухая рожь продавалась 7 рублей 50 копеек, под весну — по 8 рублей и дороже. Нельзя же эти цены считать дешевыми, и каких еще цен нужно! Разлакомились мы уж очень 14-рублевыми ценами за четверть, какие были несколько лет тому назад! Но ведь эти цены были исключительные. Не очень давно, в 70-х годах, обыкновенная цена на рожь у нас была 7 рублей за четверть, а давно ли то время, когда рожь продавали у нас 3—4 рубля за четверть.
Хотя урожай ржи в прошлом году был хороший, выше среднего в нашем округе, но зато все другие хозяйственные условия сложились самым неблагоприятным образом.
Вследствие необыкновенной засухи травы уродились очень плохо, и хотя во время уборки стояла хорошая погода, так что с покосом убрались рано и сено получилось хорошее, но его было чрезвычайно мало. Яровые хлеба тоже уродились плохо. Ячмень совсем пропал, так что многие и семян не возвратили. Овес тоже пропал. Вследствие неурожая яровых хлебов не было и яровой соломы — главного корма для скота. Значит — ни сена, ни яровой соломы; за все, про все должна была отвечать ржаная солома. Лен, пенька тоже не уродились, а между тем это — главный продажный продукт, дающий крестьянам деньги.
Вследствие недостатка корма скот по осени был нипочем, да и к весне цены на скот не повысились. Заработков никаких. Даже заготовок дров для Москвы делалось мало. Цены на вывозку дров, досок и пр., что составляет главный заработок крестьян, понизились до чрезвычайности, несмотря на дороговизну кормов и совершенный недостаток овса. Вследствие этого понизились цены на все работы, главное же — никому рабочие не были нужны, даже даром, из-за харчей. Чтобы добыть денег, крестьянам приходилось забирать вперед деньги под летние работы в большем, чем можно выполнить, количестве. Но когда хочется есть, об этом не думают. Авось, как-нибудь выполним.
Ходили массами в кусочки, но и в миру плохо подавали. Рожь была вовсе не дешева. Да, кроме того, рожь отвечала за все. За отсутствие ярового — ни каши, ни крупника, ни лепешек, ни блинов, ни киселя. Один ржаной хлеб да картошка. Опять же нужно и свиненку, и куренку; овса нет — отвечает ржаная мука. Сена и яровой соломы нет, следовательно, и коням, и скоту — резка из ржаной соломы, посыпанная опять же ржаной мукой.
Ну, так и перебивались. Недоедали. К весне и на людей, и на скот смотреть страшно было. Лошади весною были в таком виде, что пахарю приходилось только жаворонков слушать. Пройдет борозду и станет. «Ну, матушка! ну, матушка! ну!» — а матушка только хвостом помахивает. И стой, слушай, как жаворонки в поднебесье заливаются. Хорошо оно, весело жаворонков слушать, да не за сохою. Впрочем, пахать пришлось немного, потому что, за недостатком яровых семян, большая часть полей осталась незасеянной.
Отвалился скот — полегче стало. Осталась одна забота: прокормиться самому до «нови». А много еще нужно, потому — работа, день большой, хлеба много требуется. Хотя и говорится: «придет весна, потеплеет, люди подобреют», но нынче и весною никто не подобрел. Под работы все забрано, что только можно взять. Тут уж на все бросались. В самую рабочую пору запрягает мужик пару лошадей, едет на паровую лесопилку, нагружает два воза досок и тащит на полустанок. Цена известно какая, когда мужику есть нечего. Тащит на полустанок доски, лошадей по дороге кормит — где пастись пустит, где травки накосит под вечер или ночью, где руками нарвет. Привезет доски, свалит — сейчас расчет; купит муки и живет неделю, а там опять за доски. Хорошо еще, что были доски. Возка досок многих спасла. С нови все возрадовались. Урожай ржи великолепный. Хлеба — кому до нови хватит, кому до Святой, самому бедному — до масленой. Долги все отдали. Ячмень, овес, конопля, лен, кто сеял, уродились на славу — урожай небывалый. Ликуй, земледелец! Одно только плохо — заработков никаких опять нынче нет! Нет заработков, нет денег, а деньги требуют во все концы, благо начальство знает, что год нынче урожайный. А денег нет…
Батищево. 15 января 1887 года.