В моем имении в старину пахалось в трех полях 163 1/2 десятины. В 1871 году я нашел в обработке всего 66 десятин, остальные 97 1/2 были запущены и заросли березняком. 42 десятины были запущены давно и представляли березовые рощи, 55 1/2 десятин были запущены недавно, после «Положения», и представляли мелкие заросли. Я начал с разработки этих 55 1/2, десятин. Производилась эта разработка так: где березняк был уже довольно рослый, его корчевали, что производилось легко, так что хозяйственную десятину выкорчевывали в 30 дней; где березняк был мелок, его прямо порубали. Мелкий березняк, прутья, сучья сожигались тут же на месте, из более крупного березняка выбирались дрова, и этими дровами корчевка окупалась. Во время корчевки место находилось всегда под выгоном для скота, на следующий же год после корчевки, особенно там, где березняк был густ и росл, появлялась прекрасная трава, при скосе которой получалось не менее 15 коп сена с хозяйственной десятины. Обыкновенно такой укос получался лишь первый год, как показали оставленные для опыта участки, следующие годы укосы были уже гораздо хуже, и затем выкорчеванный участок давал такие же скудные урожаи трав, как и обыкновенные чистые облоги.
Взяв после корчевки один укос, участок поднимали и по пласту сеяли лен. После льну земля оставалась в пару, слегка удабривалась навозом и засевалась рожью. После ржи следовал лен или овес, и земля поступала в общий введенный у меня 15-польный севооборот: 1) пар, 2) рожь, 3) яровое, 4) пар, 5) рожь, 6) яровое, 7) пар, 8) рожь, 9) трава (клевер с тимофеевкой), 10) трава, 11) трава, 12) трава, 13) трава, 14) трава (первые года на укос, потом на выгон), 15) лен. На распаханных вновь землях, безразлично, были ли это чистые облоги или заросшие более или менее крупным березняком, всегда получались превосходнейшие урожаи льна, ржи. Урожаи ржи, даже при слабом удобрении навозом, достигали иногда сам-12 при посеве 1 четверти на хозяйственную десятину. Таких урожаев, какие получались на вновь распаханных землях, я никогда не получал даже при сильном удобрении на старопахотных землях, которые застал в обработке в 1871 году.
Для примера приведу результаты разработки одного участка в пять хозяйственных десятин.
Эти пять десятин были запущены, должно быть, тотчас после «Положения», потому что на них был уже порядочный березняк.
В 1876 году участок был выкорчеван. Зимою 1876—77 года выбраны дрова, весной 1877 — сучья сложены в кучи, и участок окончательно подчищен.
В 1877 году с участка снято 75 коп прекрасного сена, по дешевой цене, считая на 75 рублей.
Осенью 1877 года участок поднят шведскими плужками.
В 1878 году по пласту посеян лен.
Получено: льняного семени 23 1 /2 четверти на 235 рублей
льна намято 165 пудов на 330 рублей.
Всего с 5 десятин на 565 рублей.
Зимой 1878—79 года на участок вывезено по 107 возов навозу на десятину, летом 1879 года он подвергнут паровой обработке и засеян рожью по l 1 /2 четверти на десятину.
В 1881 году с участка было взято: ржи 71 четверть на 994 рубля
ржаной соломы 1136 пудов на 113 рублей.
Всего на 1107 рублей
В 1881 году три десятины участка были вновь засеяны льном, который вышел очень хорош, даже лучше, чем в 1878 году, и 2 десятины засеяны овсом, который был посредственный, но не хуже, чем на остальных десятинах того же поля.
Таким образом, за три года с участка в 5 десятин, в виде сена, льна и ржи получено на 1747 рублей, или по 349 рублей с десятины.
Чего еще лучшего желать!
И после этого участок остался в обработанном виде, дал прекрасный урожай ярового, земля на нем не хуже, чем на старопахотных десятинах. Обработанный участок теперь поступил в общий севооборот и после двух оборотов ржи будет засеян клевером с тимофеевкой, останется под травой шесть лет и затем вновь поступит под лен.
Вместо того, чтобы пустовать, давать ничтожные укосы травы и производить лозу и березняк, участок принес огромное количество сена, льна, хлеба, соломы и сделался производительным. Участок этот слишком хорош, слишком удобен для того чтобы быть под лесом. Я нахожу более выгодным, чтобы он был под хлебами и клевером, причем он будет постоянно в культуре и, следовательно, потребует удобрения. Но если бы даже, по недостатку навоза или другим причинам, нельзя было продолжать культуру этого участка в общей системе хозяйства, то взяв с него после корчевки сено, лен, рожь без навоза, яровое стоило бы только оставить участок обсемениться березняком, что в наших местах, при обилии березовых рощ, совершается очень быстро, и запустить под березняк. Через 15 лет участок опять мог бы быть возделан под лен и хлеба.
Вот такие результаты дает обработка пустующих облог. Спрашивается теперь, неужели же я должен был оставить пустовать эти земли, с которых так легко и с таким малым трудом можно получить массу льна и хлеба? Неужели же я должен был оставить втуне богатства, которые накопились в брошенной зря после «Положения» земле за то время, пока она пустовала? Неужели же я должен был, вместо того чтобы пустить в ход эти втуне лежащие богатства, вести на старой земле интенсивное хозяйство с искусственными виллевскими туками?
Не говоря уже о том, что описанная система хозяйства возможна, тогда как система, основанная на употреблении виллевских туков, невозможна, ибо азотистых туков не хватит на одну Смоленскую губернию, спрашиваю еще, где доказательства, что на старопахотных землях при содействии туков получатся при тех же затратах такие урожаи, какие получаются при разработке пустаков? Пусть редактор «Руси» докажет на деле, что участок земли в 5 десятин из средних крестьянских земель даст при удобрении виллевскими туками такие же урожаи.
Моему примеру последовали соседние крестьяне. Они тоже стали брать в заброшенных имениях облоги и сеять на них лен и рожь. Те деревни, которые поняли, какую Калифорнию представляют облоги, теперь всегда с хлебом, заправились конями, скотом и богатеют.
В моем предыдущем (X) письме я описал «Счастливый Уголок», где крестьяне стали жить на счет облог. Само собой разумеется, что мужик, сняв землю в господском имении на год, на два, сеет на ней лен, рожь, овес без удобрения, выпахивает из нее все, что можно, и тащит на свой надел, который удобряет самым тщательным образом. Иначе мужик с чужой землей и поступать не может. Но если бы эта земля была его, мужицкая, то он поступил бы с ней так же, как и я, стал бы ее удобрять, ввел бы многопольную систему с посевом клевера и пр. «Мужик хоть и сер, да не чорт у него ум съел». Мужик вовсе не так глуп, как думает газета «Русь», в каждой строчке хозяйственных измышлений которой сквозит полнейшее презрение к мужику, не знающему виллевских туков и немецких агрономии. Мужик хоть и не читал популярных книжонок, из которых вы черпаете вашу премудрость, но понимает по хозяйству и около земли побольше вас. Да оно и понятно: мужик не на жалованье живет, а от земли-матушки.