20 января
Продолжается покамест также.
17-го числа утром преставился ветхий иерарх нашей церкви, первенствующий член Синода, митрополит Новгородский, С[анкт]- Петербургский, Эстляндский и Финляндский, и священноархимандрит Александровской лавры Серафим на 80-м году рождения, на 44-м архиерейства и на 22-м управления здешнею митрополиею, главою которой он последнее время был, впрочем, при постоянном болезненном положении, более только по имени.
Вчера перенесли его тело в большой Свято-Троицкий собор Лавры, и стечение народа, приходящего с ним прощаться, так многочисленно, что бывшие там сегодня люди наши едва могли, с величайшим трудом, пробраться чрез компактную массу, наполнявшую весь огромный храм. Это, впрочем, более праздное любопытство или, со стороны некоторых, исполнение долга, причисляемого к религиозным, нежели влечение сердца: ибо в колоссальной столице народ слишком далек от своего архипастыря, чтобы питать к нему особенное чувство, а здесь притом и все мы давно уже отвыкли от Серафима, не являвшегося более многие годы даже в публичном священнослужении.
О характере и похождениях Серафима ничего теперь не прибавляю, потому что довольно часто и много говорил уже о том в прежних годах моего дневника.
[41]
Кончина его была примечательна. 16-го в субботу, с вечера, чувствуя себя не хуже обыкновенного, он объявил, что на следующий день будет причащаться за обеднею в крестовой своей церкви, после чего и лег спать. На ночь он имел обычай запирать всегда изнутри спальную свою келью и поутру, просыпаясь, сам ее открывать. В эту ночь, однако, он не заперся и велел разбудить себя утром в 8 часов. Но когда приступили к сему, нашли его уже мертвым. Он умер, вероятно, без особенных страданий и притом за несколько часов до того, ибо его нашли уже окостеневшим, но в совершенно покойном положении, на спине, с скрещенными руками, из коих правая 35 была сложена для крестного знамения и до такой степени уже окочене 36 <ла>, что едва могли вколотить между пальцев крест, с которым он должен быть погребен. Замечательно еще, что церемониал погребения Серафима был написан не только при его жизни, но и им самим исправлен. Известный иподиакон Прохор Иванович, — церемониймейстер и распорядитель всех Лаврских и архиерейских обрядов и знакомый всему Петербургу, списал этот церемониал с прежних, но Серафим поправил его в разных частях.
Смерть митрополита, при всей значительности его в церковной иерархии, не составляет в Петербурге, особенно в высшем классе, важного происшествия и, как я уже сказал, есть более предмет любопытства. При всем том, не обошлось без соображений и догадок насчет того, кто будет преемником Серафима. Очевидно было, что не может быть речи ни об одном из Филаретов, потому что московский никогда не пользовался расположением Государя, а киевский в опале со времени происшествий, рассказанных мною, кажется, в прошлом году. Затем публика называла кандидатами: Григория Тверского, Никанора Волынского и Антония Варшавского. Выбор Государя пал на последнего: к нему послан уже белый клобук с повелением неотложно сюда явиться II.
Преосвященный Антоний был прежде протоиереем в Каменце-Подольском и умом своим, познаниями и <особенно> умением обращаться с людьми успел привлечь общую любовь и уважение не только своих прихожан, но и католиков. Потом, когда он потерял свою жену, его убедили постричься в монашество, и немедленно
-----
II. Первая весть о назначении его передана была от Государя в Варшаву по телеграфу.
35. Далее зачеркнуто: «рука».
36. Далее зачеркнуто: «вшей».
[42]
посвятили в архимандриты, а вскоре и в архиереи, с назначением наместником Почаевской лавры и викарным Варшавской епархии. Посвящение его в архиереи происходило здесь, и Антоний принят был очень холодно синодальными членами и другими архиереями, которые вообще не любят, чтобы становились в их ряды лица из белого духовенства; но, по странному стечению обстоятельств и как бы <по> предвидению, покойный Серафим, один из всех, особенно к нему расположился и подарил ему сперва свою митру, а потом, при отъезде его, и святительский свой посох.
Теперь Антоний — архиепископ, но один из самых младших, и потому назначение его митрополитом не может <не> тронуть глубоко многих из его сверстников, особенно же обоих Филаретов, тем более, что с С[анкт]-Петербургскою кафедрою соединено и председательство в Синоде. В Варшавской кафедре Антоний замещен Никанором, тем самым, который священнодействовал 6-го января во дворце. Он человек весьма просвещенный, умный и, в особенности, знающий отлично иностранные языки. Определение его в Варшаву не постыдит нас среди просвещенного католического духовенства, и он будет достойным преемником Антония, который не только пользовался там общим уважением, но и жил со всем достоинством, приличием и вкусом [нрзб.] 36а тоже. Как, между тем Никанор находится теперь здесь на чреде священнослужения и присутствия в Синоде, то должность его в Варшаве велено покамест исправлять викарному.
Умер еще на днях на 75-м году один из бывших учителей великих князей Николая и Михаила действ[ительный] ст[атский] советник] Аделунг. Он преподавал им язык и литературу немецкие и нравственную философию III, а в ученом мире известен был разными изданиями, большею частию, однако, компилированными (Герберштейн, ворота новгородского Софийского собора, политический словарь, навлекший на себя большие насмешки со стороны
-------
III. Аделунг был с 1808-го г. преподавателем, а с 1811-го до окончания воспитания и наставником обоих великих князей. В последние годы жизни он исключительно занимался разрабатыванием собранных им в течение 20-ти лет с значительными пожертвованиями материалов к истории России до XVIII-ro столетия по иностранным источникам. После него осталась драгоценная библиотека, в которой и множество рукописей и которая особенно важна в филологической ее части. (Примечание сделано на полях слева от текста, следовательно, это — поздняя вставка.)
36а. [нрзб.] — неразборчиво написанное слово или буквы.
[43]
Клапрота и пр.). В последнее время он был директором Института восточных языков, состоящего при 37 <министерстве иностранных дел>. В предсмертные часы вел[икий] кн[язь] Михаил П[авлови]ч почтил его личным посещением, а Государь присылал наведываться о его здоровье.
Нашему государственному контролеру, бездарному и бессердечному Хитрово, все по-прежнему страшно хочется в графы, и, как дела его ведомства никогда почти не доходят до Государя, то чтобы напомнить как-нибудь о себе 38, он избрал средство, которое осталось, однако, без всякого результата в этом отношении и привело к другому, совсем им неожиданному 39. <Изложив> картину всех «долговременных и великих» подвигов своих по преобразованию и устройству контроля, он просил нашего кн[язя] Васильчикова представить ее Государю и, вместе с тем, донести, что, как ему, Хитрово, желалось бы сохранить это же блестящее устройство и впредь, то нужно бы исподволь, пока он еще в силах, приготовить достойного ему преемника, т. е. назначить ему товарища. В кандидаты к этой должности он предложил на выбор Государя или статс-секретаря Ханыкова, или директора депар[тамен]та государственного] казначейства графа Кушелева-Безбородку.
Но Государь изо всего этого принял только мысль об определении товарища, а ни на назначение его кандидатов не согласился, ни о пожаловании ему графства не вздумал. Товарищем назначен — неожиданно и для Хитрово, и для самого себя, и для всех — статс-секретарь Брискорн, который, таким образом, вступает опять на административную и высшую прежней должность. Ханыкова признано нужным сохранить на другое назначение, а Безбородко 40 найден еще не созревшим, и Брискорн выбран самими Государем. Говорят, что Хитрово крайне этим огорчен; но у него никогда не достанет духа облечь это огорчение в более положительные формы.
-----
37. Далее зачеркнуто: «институте восточных языков».
38. Далее вымарано слово
39. Далее зачеркнуто: «Представив».
40. Далее зачеркнуто: «при».
[44]
Модест Корф. Дневник. Год 1843-й. М., 2004, с. 41-44.