Перед вызовом меня в охранное отделение социальное положение мое было таково. Я служил в библиотеке моего тестя, за что имел стол, даровую квартиру и 15 руб. жалования; кроме того, имел службу еще на телеграфе, с окладом 35 руб. в месяц, которую я получил через своего знакомого стуарт-помощника начальника смоленского почтово-телеграфного округа. Благодаря этой протекции, своим знаниям и безукоризненному поведению я пробыл очень недолго на главной телеграфной станции, затем был переведен на станцию высшего разряда «Славянский базар», а оттуда на станцию «Окружной суд». Лучшим доказательством моего поведения и безупречного отношения к службе может служить тот факт, что начальник Московского телеграфа, получив какой-то донос о моей политической неблагонадежности, долго не решался уволить меня в отставку и сделал это лишь только через полтора месяца, и то потому лишь, что я подал рапорт о болезни.
Летом 1886 г. я был вызван в Московское охранное отделение, где начальником последнего было предложено мне поступить в сотрудники отделения. Прежде чем дать свое согласие, у нас было с ним подробнейшее объяснение как относительно моих, так и его действий, которое в общих чертах заключалось в следующем: охранному отделению было известно, что в нашу библиотеку ходила масса лиц, из которых многие считались за выдающихся революционеров, и, кроме того, наблюдением было замечаемо, что библиотека была посещаема и лицами нелегальными, бывшими в Москве. Начальник отделения был крайне удивлен, что я целям революционеров никогда не сочувствовал и не сочувствую, с большинством посещавших библиотеку лиц не знаком и не имел понятия о том, что библиотека могла служить местом для свиданий, а мне приписывалось участие в революционной партии, и что меня это обстоятельство крайне возмутило. Но начальник отделения моим словам мог не поверить, а потому я был очень рад доказать фактически, что я всегда стоял на стороне существующего порядка и никогда не был противоправительственным человеком, почему и согласился быть сотрудником отделения.
Объясняя цель и задачи сотрудничества, начальник отделения указал мне, что как мои будущие действия, так и до сего времени бывшие действия им заведываемого охранного отделения никогда не могут служить упреком совести всякого честного и вполне преданного своему государю и отечеству человека. Я был глубоко возмущен тем пятном, которое, помимо моего желания, налагала на меня партия, посещая библиотеку, а потому был рад случаю раз навсегда снять сомнение в своей политической неблагонадежности. Для достижения намеченной мне цели по части обнаружения серьезных революционных деятелей я согласился разыграть роль революционера-террориста, в душе никогда не сочувствуя террору, что было известно и всем моим знакомым, как например Василию Морозову, который неоднократно предлагал мне вступить в революционную партию, но я теоретически доказывал ему, что его крайние убеждения не выдерживают ни малейшей критики.
Из изложенного возникал вопрос, какие причины могли бы послужить к внезапному изменению моих убеждений. Причины эти заключались в том, что за последнее время охранным отделением были переарестованы почти все революционные кружки в Москве, а потому и таковые лица, как даже я, могли быть приглашены партией на помощь. Этим обстоятельством мы решили с начальником охранного отделения воспользоваться для искусственного вступления моего в ряды террористов. Морозов в это время уехал из Москвы, и так как он был известен за человека недалекого, хотя и фанатика, то начальник охранного отделения посоветовал мне воспользоваться тем предложением со стороны Морозова, которое уже ранее было по этому предмету. Было составлено письмо к Морозову от меня, где я, сознаюсь, прибегнул ко лжи и, говоря, что до меня дошли слухи о страшных погромах, нанесенных партии (чего на самом деле не было), решился поддержать остатки ее, причем желал бы лишь войти в сношения с самыми серьезными лицами, которые не могут быть ему не известны по Москве, и просил у него рекомендательных писем к этим лицам. Письмо это с ведома начальника охранного отделения было послано с женой студента Петровской академии Стечкиной1 в Тамбовскую губернию. Оно имело успех: ему Морозов поверил и прислал мне со Стечкиной несколько писем к таким лицам, каковы: Денисов, Селихова, Ломакин2 и др. В них я рекомендовался как человек вполне верный. Это обстоятельство дало мне возможность войти с упомянутыми лицами в сношения, сразу занять видное положение среди оставшихся серьезных революционных деятелей. Прежде чем вступить на путь революционной деятельности, все мною полученные письма были вручены начальнику охранного отделения, последним отвезены в Департамент полиции, где с них сняты копии, и получены надлежащие указания, каким путем я должен действовать.
Программа моих дальнейших действий заключалась в следующем. Я должен был стараться занять как можно более серьезное положение, не прибегая однако же ни к каким преступным действиям без предварительно указания на это начальника охранного отделения. Вскоре после этого я был представлен лично начальником охранного отделения действительному статскому советнику Русинову, которому были мною подробно изложены все мои будущие планы, причем от него получено было указание, что я могу делать и чего не должен делать. Последующее, так сказать, мое ходатайство и ложь перед членами партии о том, что у меня целые склады революционной литературы, громаднейшие связи в администрации, желание издавать революционные брошюры и нелегальные издания, исходили никак не из желания увеличить революционную партию или вовлечь в нее людей невинных, а лишь с целью обнаружить всех оставшихся выдающихся революционных деятелей не только в Москве, но и других городах.
Передо мной являлись и проходили лишь те лица, убеждения которых составились не благодаря мне, окрепли до фанатизма и не могли быть изменены никакими разговорами. Если бы я стал разубеждать их, а не соглашался бы с ними, то мне не пришлось бы принести десятой доли той пользы, которая мною сделана благодаря умело разыгранной мною роли. Я говорю это о Морозове, Денисове, Ломакине, Селиховой, Соломонове, Фундаминском, Матвее Гоц, братьях Сотниковых, Натане Богораз, Сахарии Коган, братьях Кузнецовых, Иконникове, Стечкине, братьях Терешкович, Ратине3, и благодаря наблюдению за ним обнаружено 14 лиц, Мейснер4, Уфланд (адрес коего был взят у преступников 1 марта прошлого года) и др. — либералах — Гольцеве, Оленине, Родионове5 и других.
Вот лица, мною указанные, виновность их и преступная деятельность установлены фактическими данными в дознаниях, производившихся своевременно в жандармских управлениях, не я их толкнул на революционный путь, но благодаря надетой на себя личине революционера я их обнаружил.
Все вышеизложенное есть краткий конспект всего того, что я делал. Программа была трудная, и я неоднократно порывался быстрее достигнуть цели, для чего действительно желал издавать «Царь-голод», «Сочинения Генри Джорджа». Но как то, так и другое осталось лишь мифом потому, что начальник охранного отделения по докладе г. директору Департамента полиции не получил на это разрешения.
Когда приехал в Москву Ратин, он мне оставил шифровальный ключ и адрес для явки на студента Харьковского университета Уфланда. Как ключ, так и адрес представлены начальником охранного отделения в Департамент полиции.
Все изложенные мною выше факты служат доказательством тому, что я ни на шаг не отступил от указанной мне программы и все мои знакомства и сношения с вышеупомянутыми лицами делались лишь с целью их обнаружения.
После объявления присяжному поверенному Оленину о том, что я поступил в охранное отделение, я очень хорошо знаю, что на меня со стороны членов партии теперь будут сыпаться всевозможные обвинения, как например, показания Тимерина6. Цель эта с их стороны вполне понятна: зная, что я человек, принадлежащий правительству, они обвинением меня хотят выгородить себя. Тимерин, прежде чем познакомился со мной, принадлежал к партии и был, как мне известно из слов начальника охранного отделения, замечен наружной агентурой на станции Тула в выжидательном положении присылки Сахарием Коган бумаги для тайной типографии; чтобы поверить и вполне убедиться в изложенном, мне было поручено начальником охранного отделения обратить особое внимание на Тимерина, успевшего после тульского дела уже вновь поступить на службу по телеграфному ведомству. Вот почему желая показаться перед ним более серьезным человеком, я, сознаюсь, много преувеличивал о своем значении и о своей преступной деятельности. Но результат был все-таки достигнут. Тимерин мне рассказал о своем пребывании в Тульской тюрьме, где как он, так и его товарищи сговорились все отрицать и ни на что не отвечать, хотя знали не только типографию, но и всех лиц, там проживавших, и имели с ней сношения. Благодаря взаимному соглашению обо всем молчать и все отрицать Тимерин с иронией отозвался о провалившемся жандармском дознании и затем рассказал мне, что ему даже известен какой-то столяр в Туле, которому Вера Обухова7 из-за границы пишет письма.
От Тимерина же мне удалось узнать, что разосланы какие-то прокламации старшинам и сельским старостам о бунте крестьян.
Теперь, кажется, я подробно обрисовал свою революционную деятельность, конечно, не доходя до мельчайших подробностей и своих разговоров, которых я в настоящее время по большей части не помню. Все мои сношения и разговоры были исключительно с теми лицами, которых в настоящее время уже нет на свободе; они и без моих показаний признаны администрацией виновными в принадлежности к преступному сообществу и приговорены к ссылке в Сибирь: кто на 10 лет (например, Фундаминский), кто на 5 лет.
Роль революционера мною сыграна, цель достигнута, но оговаривать уже приговоренных лиц намерения я не имею.
ГАРФ, ф. 1695, оп. I, д. 40, л. 15—20.
На обложке дела имеется надпись:
«Дело начато 6 мая 1913 г.».
Примечания
1. Стечкина М. Е. — жена студента Петровской академии, народовольца С. Я. Стечкина.
2. Селихова, Денисов В. А., Ломакин А. А. — члены московского народовольческого кружка.
3. Соломонов М., Фундаминский (Фондаминский) М. И., братья Иван и Сергей Сотниковы, Богораз Н., братья Кисель и Борис Терешковичи, Ратин С. М. — народовольцы, поддерживавшие отношения с тульской типографией.
4. Мейснер И. И. — харьковский народоволец.
5. Родионов Л. М. — организатор рабочего кружка.
6. Тимерин Н. — народоволец, поддерживал связи с Тульской типографией.
7. Обухова В. — хозяйка конспиративной квартиры, где находилась тульская типография.
Источник: «Хмурый полицейский». Карьера С. В. Зубатова / «Вопросы истории», М., 2009 г., № 4, стр. 12—15.