8 февр. 89
Так-то скучно мне стало, дорогой Николай Николаевич, что Вы ничего не пишете мне. Верно, нашли что-нибудь нехорошее в посланной статье, или неверность в изложении Данилевского, или бледность этого изложения, или что-нибудь нехорошее в тоне моем там, где говорю от себя. Бог знает, писать, в сущности, очень мудрено: живешь тогда, точно замуровавшись в каком-то мешке, и не чувствуешь, и не можешь чувствовать, что уже давно смешно то, что ты там делаешь, и это видно для всех, кто ни засовывает голову в твой мешок. Нет, писать не легко, а очень, очень трудно; а писать хорошо — почти невозможно: нужно, чтобы кто-то стоял выше тебя и водил твоей рукой, кто видит вне, внутри далеко и по сторонам и никогда не ошибется. От безделья стал писать другое простое предисловие к «Метафизике» Аристотеля, которое на этой неделе отошлю в Леониду Н. Майкову (так. кажется, его зовут? Я все перезабыл, и не знаю, брат ли он Ап. Н. Майкова: они что-то уже очень не похожи, да и разница в летах большая). Без предисловия нельзя же, как говорит Достоевский в «Дневнике писателя», и написал также чудное рассуждение «О большой и малой медведице и о многом другом». Помните, мы с Вами раз говорили о чрезвычайной простоте, отсутствии важничанья в Пушкине, эта сторона всегда необыкновенно привлекала меня и в Достоевском: сколько невозможных шуток, ужасной безалаберности в его сочинениях, во всех лицах, им выведенных, и чувствуешь, что он любовался на эту безалаберность. Я думаю, он и «Вестн. Европы» оттого особенно ненавидел (только раз упомянул его по поводу Грановского, а ведь в «Отечественных Зап.» напечатал целого «Подростка»), что в нем нет ничего безалаберного, все даже очень прилизано, точно у чиновника в имянинный день. Ну, вот я и заболтался. Не знаю, продолжать ли мне писать статью «Органический мир и механич. причинность». Может, продолжения не нужно, не примут или вообще нечего писать. А между тем в Великом посте у меня почти не будет свободного времени. Так право трудно жить. И Вы забыли, должно быть, прислать мне два оттиска Вашего ответа Вл. Соловьеву: а я уже обещал один Кедринскому. Кстати, получив от Вас Ап. Григорьева, я передал бандероль Кедринскому и сказал, что Вы и без того были слишком любезны, что отпустили «Заметки о Пушкине» и «Соч. Ап. Григорьева» по такой цене, и будет невежливо, если мы не возвратим Вам расходы по пересылке. Он взял у меня бандероль на днях; я ему говорю, ну что, послали ли марки, и он говорит, что собирается Вам написать письмо при этом. Но он (учит. лат. яз.) один из тех, которые, вернувшись с имянин в 2 часа ночи — садятся проверять тетрадки, да и написать к Вам письмо в первый раз — тоже вещь нелегкая, как я на себе испытал. — Я не буду ему ничего говорить, пусть делает, как знает. Всякое дерево должно расти, как растет, и всякое дело делаться — как делается. Раз приходит ко мне учитель Петропавловский (семинарист, восхищенный Америкой) и я, говоря о разнообразии Ваших интересов и сочувствий, показал ему «Алфавит духовный». Я что-то делал механическое, кажется шил, а он начал читать его — очень хорошо читает, с выражением — и мы так-то хорошо прослушали с час его. Удивительно успокаивающее впечатление он производит, и, конечно, потому, что сам из редких людей, нашедших силу, мощь — успокоить себя. Большой души человек был, а, верно, в молодости много разных чувств и пожеланий испытал. Как-то последние дни все вспоминал, засыпая, Ваши слова о Пушкине: «Неужели мы будем осуждать цветок в пустыне за то, что он цветет и благоухает, а не чахнет, как все вокруг него» — удивительная формула и ответ на четвертьвековые обвинения. Это сохранится. Как можно многое иногда сказать сравнением, и как убедительно: спорить невозможно, хотя я думаю, что при этом сравнение покрывает не всю истину (т. е. не в Вашем примере, а вообще). Во всяком случае, это сила, это оружие. И Вы хорошо сделали, что окружили его мягким колоритом: победа, выигрываемая без борьбы, — лучшая победа. Враги не бегут от Вас, а переходят к Вам, влекутся. Ваш В. Розанов.
Пожалуйста, напишите мне о статье. Вам посланной, и не стесняйтесь в осуждениях: я чрезвычайно терпелив, и каким-то душевным вывертом умею становиться вне мною написанного, т. ч. не очень и больно.
Здесь цитируется по изд.: Розанов В.В. Собрание сочинений. Литературные изгнанники: Н.Н. Страхов. К.Н. Леонтьев / Под общ. ред. А.Н. Николюкина. – М., 2001, с. 193-194.