М. А. БЕСТУЖЕВУ
Тара, 16-е — 20 августа 1846
Наконец, по долгом ожидании,— с марта месяца действительно много времени прошло, — и я получил твое письмо, от 10 июня, мой любезнейший, незабвенный друг Мишель. Очень понимаю все. У меня нет столько хлопот, но есть такие минуты, и не редки они, в которые от самого себя желал бы сокрыться, не только быть сообщительным с друзьями. Отвращаемая от самого пера голова превращается в тыкву, и ничто рассудительное не вяжется в ней; а глупости сообщать что за радость, сам посуди. Из этого ты видишь, могу ли быть взыскательным. Попеняю тебе, да в другом. В письме от 28 марта я написал тебе о появлении Батенькова и о том что желал бы знать о подробностях смерти Якубовича 1. Ты ни о том, ни о другом не упоминаешь. Положим, что рассказывать о последних и много, и некогда, и не в расположении, но неужели первое вовсе тебя не заняло. Скажу тебе, что Батеньков написал мне письмо, исполненное юных чувств истинной дружбы; так что я изумлен был, читая, как могла сохраниться в нем эта благородная живость, которою он так отличался 20 лет назад. И сколько тут умного, интересного. Между прочим пишет, что гр. Орл[ов] помог ему на дорогу, а комендант Скобелев отдал ему свои рубашки и посадил в коляску с бокалом шампанского в руках (!). Есть что-то похожее на надежду возврата в словах его, но загадочно; а в заключении увлекся поэзией и написал две строфы стихов. В первой представляет картину Невы, во второй переносится в Сицилию, чтоб сказать, «как все тихо, спокойно и прелестно на поверхности и какой растет огонь внутри» 2. Как жаль, что я не оставил у себя копии, отослав это письмо, с оказиею, к жене. Не знал, что будет другая оказия писать к тебе, а с почтою не хотел послать: заметным сделалось бы то, чего, по-видимому, не заметили. Я отвечал ему, но ответа моего он не получил и крайне беспокоится. Это знаю по передаче от других, переписывающихся с Томском. С последнею почтою получил письмо от племянницы 3. Она в чаянии свидания, да еще и скорого. Между прочим, вот ее слова: «с молодым царством разорвутся Ваши узы». Заключаю, что, видно, есть толки в намерении государя передать правление наследнику. Но из Петербурга ничего подобного не слышно. Напротив, если есть такое намерение, в подражание покойному государю, то, вероятно, после 25-летнего царствования 4, а 64-летнему старику забавно довольно сулить за «скоро» через пять лет. Один проезжий, достойный вероятия, с которым и ты случайно можешь встретиться, и желал бы я этого,— это помощник инспектора почт Павел Петрович Неелов 5, — сказывал, что предположение государя есть в 1848 году открыть мост чрез Неву, освятить Исакиевский собор, открыть дорогу железную в Москву и освятить храм Спасителя, а потом, возвратясь, в Кронштадте сделать закладку новым гигантским работам и предоставить уже это преемнику 6. Сказать тебе правду, меня уже перестает это занимать. Начинаю думать более о последней глупости из тех, на какие осужден человеческий род, — о смерти. И мне уж скучно становится вставать, чтобы опять ложиться, и ловиться, чтобы опять вставать. Как посмотришь попристальнее, невольно согласишься с Лермонтовым: «Какая глупая и пошлая все шутка!» 7
Ты знаешь мельком о нападении на меня кн. Горчакова]. Нарочно списал и посылаю тебе всю переписку, до него относящуюся 8. Прочти и суди. Не объясняю, почему и для чего, что и как я писал. Уверен, что ты не найдешь в моих письмах ничего унизительного, с одной стороны, а с другой, не скажешь, что угроза невинному унижает достоинство невинности, как, по-видимому, счел Ф[он]визин, прекратив со мною переписку после отзыва ко мне Дубельта 9. То же сделал и Пущин. Христос с ними! я не в претензии. У всякого свои правила. После последнего предписания городничему 10 я решился, чтобы обнаружить ложь, взведенную на мой нрав, — молчать и не писать ничего официальною дорогою; да и не имею в этом надобности. Посмотрю, что от них будет, а искать расположения такого человека, каков к[нязь] Горч[аков], скорее умру, не стану. Он мне презрителен— как человек, вдвое — как администратор, втрое — как псевдовельможа. Знаю, что, к счастию человечества, злые не бессмертны. Не упоминая о его имени, я описал его вполне в письме к зятю, и это-то письмо не доставлено; но оно не уничтожено, как сказано в извещении от Дубельта 11, а бесчестно доставлено врагу моему. Вот как поступают эти люди, стоящие близ трона, которые, для обмана самого царя, составляют как бы компанию на акциях. Смело чтоб это сказать, довольно одного факта — поступка с Анненковым, по наследству после его матери 12. Это дело до изумительности черное — и все сделано с употреблением высочайшего имени, и в этом доказательство, что они сами не чтут его даже высоким. Жалкая, поистине, судьба государей. Я до глубины души благодарен государю за детей, особенно за дочь, и признаюсь, разрывается сердце, на это глядя. Но да будет воля божия! Нам судеб не переменить. И Наполеона обманывали, видно, это атрибут единовластия мнимо-неограниченного, которое, не знаю почему, так обаятельно, когда в существе — блестящее невольничество. Если познакомишься с Нееловым, сообщи ему списки. Я ему читал, он со слезами бросался мне на шею, и целовал меня, и очень просил, чтобы прислать к нему; но через почту, хотя он сам почтовый начальник, я поопасался. Последних двух пиес он не видал.
По случаю новой системы питейной продажи я написал нечто под рубрикою: «Некоторые замечания сибиряка Простакова на Положение о питейных сборах, с 1847 по 1851 год» 13. Эта пьеса нарасхват разошлась по рукам, в списках, во время торгов в Москве. Неравно, по сношениям, дойдет до Кяхты — и, может, до рук твоих; то было бы тебе известно, что Простаков этот тебе не чужой. Я это написал более из признательности к Кузину и Воронину, которые помогают моему существованию инкогнито — за временные, почти ничтожные им услуги моим пером 14. Поэтому и не знаю, как судьба велит мне существовать с нового года. От казны мне дают уже 400 руб. 15, но все, без постороннего дохода этим не проживешь. Надеюсь на господа, не страшусь, не унываю. Да будет его святая воля!
В семействе моем, которое, кроме Володи, все сосредоточено в П[етер]бурге, все благополучно. Вячеслав служит хорошо. Наследник его заметил и назвал «молодцом». Володя — в полку короля Неаполитанского, и не нахвалится. Но и тут не без огорчения: зять мой — по словам всех, «добрый человек», в существе — честолюбец и эгоист в высшей степени, и дочь, кажется, страдалица; это тем более прискорбно, что она ангел сердцем. Сказал я — «кажется», потому что открыто об этом мне не сообщают; но по всему, что могло дойти до меня официальным путем, нельзя почти не сделать такого заключения. Что делать: мы обречены на страданье; валитесь же все зла на нас! Одно, одно, одно нам — терпеть. Будем же!
В местном моем отношении я так держу себя, что в большие праздники — заметь, при известном гонении Горчакова] — все, начиная с окружного 16, предваряют меня визитом. В именины, даже в ненастный день, каков был в нынешнем году, и несмотря, что не делаю никакой закуски, все знаменитости тарские были с поздравлением. Это радует, — догадаешься, разумею, с той стороны, — что личное достоинство начинает быть и в России, и в Сибири невольно уважаемо. Ты знаешь, безбожником, как говорится, я никогда не был, как и ханжою также,— и теперь тот же; но учащаю храм божий и исправляю, по праздникам, вполне должность дьячка. Теперь так навык порядку, что в случае могу заменить его. Чтение мое скорое, внятное, с душою, а не пустозвонное, всем нравится и даже привлекает в церковь; а здесь, надо сказать, немного охотников, при растлении церкви старообрядством. Зато те, которые любят молиться, издали мне кланяются. Наглядевшись и по этой части на ход вещей, скажу тебе, едва ли какая-либо отрасль правительственного организма находится в таком забросовом состоянии, в каком паше так называемое православие вообще. И что более всего поражает — это хладнокровие, с каким на то смотрят. Просто непостижимо. Я беседовал раз с покойным архиепископом Афанасием и сделал ему вопрос: «Скажите, преосвященнейший, с тех пор, как существует Комиссия духовных училищ, приметны ли какие успехи в просвещении?» — «Никаких», — отвечал он откровенно и, заградя уста ладонью от третьего тут бывшего, который, впрочем, был и глуховат, промолвил: «Да правду-то Вам сказать и просвещать-то боятся». Из этого ты можешь судить, что он сам довольно был просвещен — для такого замечания 17. Жалко оттого, прежалко наше духовенстпо — бедностью, невежеством — ученым невежеством, святикупством, неимением никакого понятия о благочестии, совершенным незнанием своего назначения и потому унил ением в понятии народном. И во всем этом, сказать по правде, оно не виновато, тем более жалости достойно... Но, видно, и этому уж так надобно быть!..
Из 89 № «Моск[овских] вед[омостей]» ты увидишь, к какому результату привело наше просвещение «в духе самодержавия, православия и народности», о котором столько было возгласов, особенно в «Маяке». Недаром французы сделали карикатуру на нашего (нового графа) министра просвещения, представя его в мрачной пещере (России), в больших хлопотах с продирающимися в нее солнечными лучами, сквозь трещины, которые он, с подмостками своими, не успевает заклеивать 18. Бог знает, что изо всего этого будет. Один теперь только в нашем царстве человек, достойный всякого уважения, — это кн. Воронцов 19, и если верить «Journal des Debats», против его интригует вся министерия, и особенно военный министр, нам столь известный своими благородными качествами 20. Но странная участь и нашей аристократии. Сын Воронцова произведен в губернские секретари (!) за заслуги отца (!!!). Какое, должно быть, бедное существо, не могшее само заслужить 12 класса!.. 21 Недолго уже остается мне глядеть на это, но все не могу быть равнодушен к судьбе отечества. Хотя это одна идея только, но для нее такая жертва принесена, что трудно уверить себя в мечте, как ни справедливо, что народ всегда бывает достоин своей участи. Но оставим это скучное и ни к чему не ведущее разглагольствие. Я же боюсь мрачного расположения своего духа. На дворе осенний ветер, мрачно — и это сильно действует на душу. Притом и холодно; в окошки продувает.
Не можешь ли ты мне прислать верный чертеж, с масштабом, своей бестужевки, и в плане, и в профиле 22. С описанием, разумеется, где скрепления железные, где ременные, как ты мне прежде писал. Очень ты обяжешь меня *.
Это письмо, или, лучше сказать, полную беседу, отправляю к тебе с Ив[аном] Андр[еевичем] Заливиным, который бывал у нас в Петровском. Не скоро ты получишь, да, надеюсь, верно, при посредстве Катерины Дмитриевны. Через нее можешь коротенько отвечать мне и писать всегда прямо, чрез почту, адресуя прямо в Тару на имя ее благородия м[илостивой] г[осудары]ни Клавдии Васильевны Лапиной, без всякой приписки о передаче, и в дубль пакет не нужно класть. Она предупреждена и не будет распечатывать. Разумеется, надписывать и подавать на почту должно от Катерины Дмитриевны. Для придания этой переписке видимого повода отсюда она получит предварительно письмо по почте и будет отвечать. Клавд[ия] Вас[ильевна] — жена здешнего заседателя земского суда 23. Если бы и перевели меня отсюда, чего скоро никак не надеюсь, она будет знать, куда и как переслать. Заливин сам не скоро поедет из Иркутска в Кяхту, но дал мне слово, что доставит скорее с «верным человеком».
Друг мой сердечный, передай мое уважение почтенной матушке и сестрице К. П. Торсона, ему самому, Борисову и всем товарищам нашим, с кем только ты в сношении. Ежели брат те ой имеет против меня что на сердце, испроси мне его прощение. Близко! Не хорошо «там» косо встретиться, а лучше с обнаженными сердцами броситься друг к другу в объятия. Много передумано с того времени, как разлучились. Кто поставил меня судиею над ним. Апостол Павел так убедительно говорит: «Аще бо кто мнит себе быти что, ничтоже сый, умом льстит себе» — к Галл[илеянам], гл. 6, ст. 3. Истина, перед которою смиряюсь я, — или, справедливее, учусь еще смиряться. Вот она пред главами у меня начертана, на письменном моем столе, как зерцало на судейском, и стыд мне, если так же мало будет действительна.
Читаешь ли ты какие-либо иностранные газеты? Мне посылает Свистунов «Journal des Debats», впрочем, и здесь его заседатель ** Рудко (!) 24 с поляками выписывает. Сколько было вытертого и вырезанного в конце того и в начале этого года. Я выписал себе немецкую Петербургскую газету, но не нашел того, что ожидал. Французы расхвалили ум и приветливость нашего в[ел.] кн. Константина Николаевича 25. Ты заметил, верно, что Литке 26 получил Почетного легиона 1-й ст[епени]. Вот завидный вояж совершили те моряки, которые были на этой эскадре! У нас, спасибо, ничего не пишут о флоте. Забыл тебе сказать, что жена часто бывает у Рикорда. Он и она, т. е. Людмила Ивановна Рикорд, нисколько не изменились в дружеском расположении своем 27. Истинно благородные люди. Это отрадно!
Ну, прости, мой друг. Думаю, надоест тебе чтение всей моей путаницы — из сердца вылившейся. Давно ни с кем не говорил я так охотно, — и где же друг несчастия, столь близкий сердцу твоего по гроб
В. Штейнгейля?
Примечания
55. М. А. Бестужеву
ИРЛИ, ф. 604, № 14, л. 155—160
1. Письмо это неизвестно. Все письма Батенькова Штейнгейль отослал в 1855 г. сыну (см. письмо 107), и они пропали вместе со всем архивом. 8 писем Батенькова известны по списку, хранящемуся в фонде «Русской старины» — ИРЛИ, ф. 265, on. 2, № 2468. 6 из них с купюрами опубл.: Рус. старина, 1889, № 8 (15/IV, 16 И 24/V, 4/VII 1856, 15/1 и 4/111 1857). Неопубл. письма от 27/VII 1856 и 4/11 1857. В янв. 1846 г. Г. С. Батеньков по ходатайству коменданта Петропавловской крепости Ивана Никитича Скобелева (1778—1849) и по всеподданнейшему докладу А. Ф. Орлова был отправлен на поселение в Томск, прибыл туда 7 марта 1846 г. А. И. Якубовича (см. о нем примеч. 38 к ЗВ) старое ранение в голову привело к параличу ног и припадкам безумия, в связи с чем он был помещен 2 сент. 1845 г. в больницу в Енисейске и там на следующий день умер «от водяной болезни в груди».
2. Это строфы 39 и 40 из «Тюремной песни» Г. С. Батенькова.— Илюшин А. А. Поэзия декабриста Г. С. Батенькова. М., 1978, с. 109—110. Отметим здесь, что письмо Батенькова в пересказе Штейнгейля не совпадает с текстом письма Батенькова к «не-известному» от 1846 г. (Рус. пропилеи. М„ 1916, т. 2, с. 41—44). Поэтому неправ М К Азадовский. который, опираясь на этот пересказ, считает «совершенно бесспорным», что адресат письма к «неизвестному»— Штейнгейль (ЛН, т. 59, ч 1, С. 770).
3. О которой из племянниц Штейнгейля идет речь, трудно сказать. Известно, что у старшей из его сестер Т. И. Яковлевой были две дочери (ЦГАОР. ф 48. on 1, д 315 л. 218-218 об ).
4. Т. е. в подражание Александру I, который с юности мечтал избежать короны (примеч. 4 к письму 146) и в последние свои годы часто говорил об этом Однако Николаю I такие настроения не были свойственны.
5. П. П. Неелов — ревизор почтовой части в Вост. Сибири.
6. Мост (Благовещенский, позднее Николаевский) с Адмиралтейской стороны на Васильевский остров был открыт в 1851 г., железная дорога из Петербурга в Москву тогда же, Исаакиевский собор освящен в 1858 г, храм Христа Спасителя — в 1883 г.
7. Перефразированы последние строки из стихотворения М Ю. Лермонтова «И скучно и грустно, и некому руку подать...», 1840 г.: «И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг,— такая пустая и глупая шутка...»
8. Кроме своих писем (N 45—46, 48, 53) Штейнгейль послал Бестужеву в копиях следующие документы: отношение П. Д. Горчакова к А. X. Бенкендорфу о переводе Штейнгейля в Тару от 12 июля 1843 г., извещение Л. В. Дубельта Штейнгейлю от 15 сент. 1843 г. с отзывом Бенкендорфа на письмо к нему Штейнгейля (письмо 44), предписание П. Д. Горчакова М. В. Ладыженскому от 27 ноября 1843 г., в котором излагалось предложение Бенкендорфа от 1 ноября 1843 г. (примеч. 1 к письму 45) и предписание тобольского гражданского губернатора К. Ф. Энгельке тарскому городничему А Б. Блохину от 28 июня 1846 г., которым до него доводился отзыв А. Ф Орлова на письмо к нему Штейнгейля (письмо 53).-ИРЛИ, ф. 604, .Y* 14, л. 144, 146-147, 148 об.).
9. «Отзыв» Л. В. Дубельта см. в примеч. 1 к письму 44.
10. Речь идет о последнем из документов, перечисленных в примеч. 8.
11. Имеется в виду все тот же «отзыв» Дубельта.
12. После смерти в 1842 г. матери И. А. Анненкова Анны Ивановны Анненковой ему было отказано в просьбе установить опеку над ее имуществом Этим в корыстных целях воспользовались непрямые наследники (Анненкова, с. 304—305).
13. Это сочинение Штейнгейля неизвестно.
14. Кузин — возможно, Василий Козмич (1804—1848), коммерции-советник в Петербурге. Воронин — скорее всего, Степан Дмитриевич, член Общества любителей коммерческих знаний. Штейнгейль, некогда сам член этого общества, был, наверное, знаком с ними еще до восстания.
15. 400 р. ассигнациями или 114 р. 28,5 к. сер. в год Штейнгейль стал получать в 1845 г. До этого с 1835 г. он получал вдвое меньше, т. е. 200 р., или 57 р. 14 к. сер. в год (ЦГВИА, ф. 1, оп.1, д. 15687, л. 16 об ).
16. Окружной — может быть, окружной судья в Таре Федор Алексеевич Ананьин. Должность окружного начальника там же в 1844—1848 гг. была вакантна, кто его заменял — не удалось установить.
17. Афанасий (Протопопов Александр Федорович, 1785—1842), архиерей Сибирский и Тобольский (см. о нем: С у л о и к и й А. И. Преосвященный Афанасий Тобольский.— Рус. архив, 1881, № 3 — 4). Комиссия духовных училищ образована в 1808 г. для заведования духовно-учебными заведениями, занималась в основном составлением их уставов Ликвидирована в 1839 г.
18. Речь идет о Сергее Семеновиче Уварове (1786—1855), министре народного просвещения (1834—1855), авторе теории «официальной народности» и приведенной Штейнгейлем известной формулы. Указом 1 июля !846 г. ему был дарован титул графа. «Маяк»— ежемесячный петербургский журнал (1840—1844), отличавшийся ретроградным направлением. Карикатуру на Уварова не удалось найти.
19. Воронцов Михаил Семенович (1782—1856), кн., ген.-фельдмаршал, с 1844 г.— главнокомандующий войск на Кавказе и кавказский наместник.
20. Военный министр — А. И. Чернышев (см. о нем примеч. 179 к A3), жестоко и грубо вел себя как член Следственной комиссии над декабристами, содействовал осуждению брата, 3. Г. Чернышева, члена Южного общества, с целью отнять у него семейный майорат (Якушкин, с. 110—111, 588—589).
21. Здесь какое-то недоразумение: у М. С. Воронцова был только один взрослый сын Семен (1823—1882), штабс-капитан л.-гв. Преображенского полка; он не мог быть произведен в губернские секретари.
22. Бестужевка, или сидейка — двухколесный кабриолет изобретения М. А. Бестужева, у которого была экипажная мастерская.
23. Катерина Дмитриевна — Ильинская. Заседатель земского суда в Таре — Лапин Павел Дмитриевич.
24. Рудко Василий Иванович, заседатель Тарского земского суда.
25. Константин Николаевич (1827—1892), вел. кн., сын Николая 1, ген.-адмирал.
26. Литке Федор Петрович (1797—1882), адмирал, мореплаватель, географ, президент имп. Академии наук, воспитатель вел. кн. Константина Николаевича.
27. О П. И. Рикорде см. примеч. 203 к A3. Л. И. Рикорд (урожд. Коростовцева, 1794—1883), его жена, писательница, общественная деятельница.
* Далее густо зачеркнуто пять строк теми же чернилами.
** В тексте: задетель.
Здесь текст приводится по изданию: Штейнгейль В.И. Сочинения и письма. Том I. Записки и письма. Иркутск, 1985, с. 257-263.