Белоголовый Н.А.

Николай Андреевич Белоголовый (1834—1895). Николай Андреевич Белоголовый не был профессиональным литератором, но русская литература бережно хранит о нем благодарную память. Не будь доктора Белоголового, бесследно исчезло бы очень важное звено в цепи наших представлений о ссыльных декабристах, о Н. А. Некрасове, М. Е. Салтыкове-Щедрине, И. С. Тургеневе. Белоголовый родился в Иркутске. Его отец был купцом, человеком просвещенным и начитанным. Направление его ума в большой степени определилось дружескими отношениями с декабристами, сложившимися к концу 30-х годов. Как раз в эту пору декабристов стали расселять неподалеку от Иркутска.

«Декабристы в тех местностях Сибири, где они жили, приобрели необыкновенную любовь народа. Они имели громадное нравственное влияние на сибиряков: их прямота, всегдашняя со всеми учтивость, простота в обращении и вместе с тем возвышенность чувств ставили их выше всех, а между тем они были равно доступны для каждого, обращающегося к ним за советом ли, с болезнию ли, или со скорбию сердечною. Все находили в них живое участие, отклик сердечный к своим нуждам» 1 — писала мемуаристка М. Д. Францева.

О первоначальном образовании, полученном им в семье декабриста А. П. Юшневского, Н. А. Белоголовый рассказал в своих записках. Впрочем, декабристы дали Николаю Андреевичу нечто значительно большее, чем начальное образование. Они пробудили

-----

1. Францева М. Д. Воспоминания // Исторический вестник, 1888, № 5. С. 398—399.

[23]

в нем живую мысль и дали ей определенное направление, развили понятия о чести, добре, благородстве, долге перед отечеством, то есть все то, что составляет нравственную основу человека и что легче и прочнее всего усваивает он в общении с людьми высокого строя души. Это были те представления, от которых Николай Андреевич никогда не отступал впоследствии и, храня неколебимую верность заветам своих учителей, даже годы спустя смотрел на многое глазами декабристов. Именно их взгляды на жизнь стали для него мерой всех вещей, критерием оценки своих и чужих дел, слов, поступков. Им руководила не только память о них, но и чувство неоплатного долга перед ними, личного и гражданского.

В 1846 г. А. В. Белоголовый определил сына в пансион Эннеса, в ту пору считавшийся одним из лучших в Москве. Учился Николай Андреевич вместе с С. П. Боткиным, тоже купеческим сыном, и сохранил дружбу с ним на всю жизнь. Узы этой дружбы были столь сильны, что в 1861 г. Белоголовый специально поехал из России в Вену, чтобы присутствовать на бракосочетании молодого Боткина. Правда, по окончании пансиона их дороги чуть было не разошлись: Сергей Петрович не помышлял ни о чем, кроме медицины, его друг мечтал о занятиях литературой.

Обстоятельства помешали Николаю Андреевичу осуществить свои планы. Николай I, как известно, до крайности не любивший просвещения, пожелал ограничить в России число лиц с высшим образованием. Из частных гимназий (а пансион Эннеса был частным) разрешено было поступать только на медицинский факультет, на другие брали лишь из казенных. Потому- то Николай Андреевич, против своей воли, оказался на медицинском факультете вместе со своим другом Боткиным.

Между тем литературные способности были у него несомненно. На экзамене по русской словесности известный ученый, профессор Федор Иванович Буслаев, выслушав ответы Белоголового, сказал о нем коллегам: «Вот жаль, что не поступает на филологический факультет!»

Теперь уже и не сосчитаешь, сколько талантов загубил указ императора.

[24]

Что же касается Белоголового, то его живой интерес к литературе все-таки не угас. Поселившись через несколько лет в Петербурге, он перезнакомился со всей редакцией «Отечественных записок», лечил Некрасова, Салтыкова, Тургенева и позднее создал нечто в новом и вполне оригинальном жанре, написав литературную историю болезни каждого из них. Доктор Белоголовый справедливо полагал, что такая история болезни может быть интересна для будущих биографов этих писателей. И, надо сказать, не ошибся.

Окончив в 1855 г. университет, Николай Андреевич уехал в родные места, где получил должность иркутского городового врача. По единодушным отзывам современников, Николай Андреевич поднял эту должность на высоту, дотоле небывалую. Три года он без устали лечил горожан, стремился, насколько от него это зависело, улучшить быт ссыльных и каторжных, спасал их от тяжелых телесных наказаний.

Рассказывают, что однажды доктор Белоголовый прослушивал молодого преступника, приговоренного к наказанию плетьми. С каждой минутой лицо Николая Андреевича становилось все более серьезным. Выслушав и простукав пальцами грудь пациента, доктор объявил, что у него слабое сердце и что он скорее всего не выдержит наказания. Он говорил так убежденно, что ему поверили не только врачи, но и сам преступник, который, улучив минуту, спросил Белоголового: «Видно, у меня такое больное сердце, что я долго не протяну?» Надо ли прибавлять, что от плетей он был избавлен.

Так же как доктор Федор Петрович Гааз, о котором с такой проникновенной симпатией рассказал в «Былом и думах» Герцен, Николай Андреевич был свято уверен в том, что главное назначение врача — быть гуманным. Именно эту мысль, простую, как заповедь, Белоголовый без устали внушал молодым врачам, регулярно собиравшимся для обсуждения научных вопросов в основанном Николаем Андреевичем в Иркутске медицинском обществе.

Популярность доктора Белоголового возрастало с каждым днем, и когда он в конце своего пребывания в Иркутске заразился тифом, все врачи города поочередно дежурили у его постели, а простые люд л стекались к его дому, чтобы узнать о его здоровье.

[25]

Чтобы совершенствовать свои медицинские знания, Белоголовый уехал за границу, слушал лекции в германских университетах, потом отправился на остров Рюген в Балтийском море и там, в тишине и уединении, написал докторскую диссертацию. Защитил ее в 1862 г., Николай Андреевич думал снова вернуться в Иркутск, но С. П. Боткин и другие друзья уговорили его остаться в Петербурге, настаивая на том, чтобы он занялся научной деятельностью, а это было возможно только в столице.

Впрочем, Николай Андреевич был врачом-практиком по призванию. К концу 60-х годов его знал уже весь Петербург. Двери его приемной были открыты для всех: к нему приходили искать помощи и утешения богатые и бедные, писатели и мелкие чиновники, купцы и артисты, рабочие и фабриканты. Отказа не получал никто. Доктор Белоголовый был не только прекрасным диагностом и врачом, не только добрым и бескорыстным человеком, но и проницательным психологом, знатоком человеческой души. Он лечил, утешая, потому так велика была его популярность.

Он был высокого роста, крупный, как многие сибиряки, носил небольшую бороду. Глаза его выражали ум, доброту и какое-то особое лукавство. Он был застенчив и поэтому часто подшучивал над самим собой. Николай Андреевич был милосерден и любил благотворительность: помогать людям было его непреложным правилом, а от правил своих он никогда не отступал. Самое слово это выговаривал он протяжно и слегка усмехаясь, словно чувствуя в нем какой-то скрытый, недоступный другим смысл.

Нередко во время обедов, на которых встречались известные петербургские врачи, Николай Андреевич вдруг предлагал собрать в складчину деньги на какую-нибудь благотворительную цель. Руководствуясь тем же «правилом», он содержал на свой счет нескольких стипендиатов в Петербургском университете. Когда скоропостижно умер его брат, он тотчас усыновил двух племянников и щедро помогал остальным, оставшимся сиротами. Он собирал у русских в Ницце деньги, когда начался голод в России, и отдал в помощь голодающим свой гонорар за книгу о С. П. Боткине, вышедшую в библиотеке Павленкова.

В середине 70-х годов Николай Андреевич почувствовал признаки сильного переутомления. Он сокра-

[26]

тил количество приемных часов, но, верный себе, по-прежнему принимал всех — независимо от сословия и имущественного ценза. Так продолжалось до лета 1879 г., когда Белоголовый решил уехать на год за границу — полечиться и отдохнуть. Он уезжал с надеждой, что этого года будет ему достаточно, за границей скучал о привычных занятиях и, едва дождавшись назначенного срока, вернулся в Петербург. Однако, принявшись за дела, понял, что работать как прежде уже не может. По его собственным словам, он «безвозвратно утерял то нравственное равновесие, которое необходимо врачу для добросовестного исполнения его обязанностей...»  1

Через год он оставил практику и поселился с женой за границей. Жили они в основном в маленьких городах Швейцарии. Его постоянно посещали русские эмигранты: по духу они были ему ближе всех остальных, ибо их волновало то же, что и его. Он встречался с Герценом, Огаревым, Тургеневым, подолгу живущим за границей. В эти двенадцать лет, проведенные вдали от родины, вопросы, связанные с общественной и политической жизнью России, по-прежнему составляли главное содержание интересов Белоголового. При всем том он писал брату Андрею Андреевичу: «В Россию ни в каком случае не возвратимся, потому что чем дальше, тем положение там делается более невозможным. Что говорить! Не весела и наша эмигрантская, оторванная от почвы жизнь; чувствуешь себя каким-то вечным жидом, скучаешь без дела, но по крайней мере остаешься при своем человеческом образе и достоинстве...»  2

И на чужбине он искал дела, полезного для России. Такое дело нашлось. Еще с конца 70-х годов, ежегодно приезжая за границу лечиться, Николай Андреевич стал помещать свои статьи и корреспонденции в журнале «Общее дело», органе русской либеральной эмиграции. С осени 1883 г. Белоголовый стал фактическим, хотя и негласным, редактором этого издания. Он печатал в журнале антимонархические статьи, материалы в защиту сосланного Черны-

----

1. Белоголовый Н. А. Воспоминания и другие статьи. Спб., 1901. С. 158.

2. Цит. по ст. Мещеряков Н. Н. А. Белоголовый и газета «Общее дело». // Записки отдела рукописей ГБЛ. М., 1939. Вып И. С. 68.

[27]

шевского, запрещенные в России произведения Салтыкова-Щедрина. По словам К. Арсеньева, журнал «Общее дело» занимал совершенно особенное положение среди тогдашних органов нелегальной прессы: «он мечтал о соединении всех оппозиционных элементов и стремился не к насильственному ниспровержению, а к мирному, по возможности, обновлению русского государственного и общественного строя. Обстоятельства не благоприятствовали такому стремлению: «Общее дело» прекратилось в 1891 г., не достигнув широкого распространения» 1.

В шутку Николай Андреевич называл себя постепеновцем. Он не ждал скорых революционных перемен в России и, вероятно, даже не желал их. Но он твердо верил в исторический прогресс, в большое благо от малых, посильных каждому, дел. Одним из таких дел и было для него издание журнала. Когда оно прекратилось, Николай Андреевич понял, что ему незачем более оставаться на чужбине. Чувствуя к тому же, что дни его сочтены, Николай Андреевич решил вернуться на родину.

Он умер в Москве на руках Сергея Сергеевича Боткина, сына своего покойного друга и тоже врача.

Воспоминания, в которых так самобытно проявилось литературное дарование Белоголового, не увидели света при его жизни. Появившись в печати, они ввели в заблуждение современников Николая Андреевича своей удивительной простотой: в ней увидели «безыскусственность» непрофессионального литератора, но не разглядели высокого художественного мастерства. По-настоящему воспоминания Белоголового не оценены и по сей день и до сих пор служат как бы второстепенным, вспомогательным справочным материалом. Как увидит читатель, эти живые, яркие страницы заслуживают самого пристального внимания к себе, равно как и личность Николая Андреевича, о которой, пожалуй, лучше и точнее всех написал в статье-некрологе его коллега доктор В. Крылов. Близость к Белоголовому, утверждал он, «была всегда благотворна всякому, и много его душевной деятельности перешло в общественную жизнь через других. Теперь, конечно, уследить это и указать мудрено,

-----

1. А р с е н ь е в К. Н. А. Белоголовый и Г. А. Джаншиев // Юбилейный сборник Литературного фонда. Спб., 1910. С. 347.

 [28]

но пройдут годы, и рано или поздно, в какой-нибудь переписке, в каких-нибудь воспоминаниях, несомненно, выплывет наружу то благое значение, которое имел для своего отечества Николай Андреевич Белоголовый» 1.

Литература

Джаншиев Г. Вместо предисловия к 1-му изданию // В кн.: Белоголовый Н. А. Воспоминания и другие статьи. Спб., 1901.

Джаншиев Г. Доктор Белоголовый. Там же. Крылов В. Памяти Н. А. Белоголового // Исторический вестник, 1895, №11.

------

1. Крылов В. Памяти Н. А. Белоголового // Исторический вестник, 1895. № 11. С. 580.

[29]

Биографическая справка приводится по кн.: Русские мемуары. Избранные страницы. М., 1990, с. 23-29.

Белоголовый Н.А. Из воспоминаний сибиряка о декабристах.

вт, 04/30/2013 - 10:39 -- Вячеслав Румянцев

В один светлый майский день 1842 года отец за обедом обратился к старшему моему брату Андрею и ко мне со словами: «Сегодня после обеда не уходите играть во двор; мать вас оденет, и вы поедете со мной». Отец не объяснил, куда он хочет везти нас; мы же, в силу домашней субординации, расспрашивать не смели, а потому наше детское любопытство было очень возбуждено. Старшему брату было в это время 10 лет, а мне 8; жили мы в Иркутске в своей семье, состоявшей, кроме отца, матери и нас, еще из двух меньших братьев; учились мы дома, и для занятий с нами являлся ежедневно какой-то скромный и угреватый канцелярист, а так как мы оба были мальчики прилежные и способные, то программа элементарного обучения, какую мог дать наш учитель, была исчерпана, и старший брат начал уже ходить в гимназию, и отец поговаривал, что пора и меня отдать туда же. Отец мой был купец, далеко не богатый, очень деятельный, замечательно умный и не останавливавшийся ни перед какими жертвами, чтобы доставить нам наивозможно лучшее образование, что было тогда в Иркутске крайне трудной, почти неисполнимой задачей...

Subscribe to RSS - Белоголовый Н.А.