Иркутск. 27 июня 1831 года.
Любезный брат и друг Николай!
Как не благодарить тебя за твое письмо от 24 апреля из лагеря при С.Бохотнице ко мне писанное! Сердечно тебя благодарю за оное, любезный брат. Ни скорбь, которою ты объят, ни важные дела, коими ты занят, ниже трудности похода не помешали тебе вспомнить о[бо] мне. Благодарю господа, что он могущею десницею своею осеняет тебя и в таких опасностях сохраняет твою жизнь и здоровие. С таким всесильным покровом - нет и опасностей! Но как дивно, как отечески поступает с тобою провидение после ужасной потери своей. Оно взяло тебя за руки и ведет путем вовсе неожиданным, занимает тебя предметами, которые хотя не в силах перевесить твоей ужасной скорби, но по крайней мере не дают тебе времени предаваться печальным твоим думам и ощущениям. И хотя, по весьма естественной наклонности, особенно в пламенной душе как твоя, ты ищешь минуты для погружения себя в тоску, но и тут встречает милосердый бог, и отвлекая от уныния, воодушевляет тебя бодростью. Можно-ли обходиться с большею нежностью!
Но для чего думаешь ты, любезный друг, такое любовное обхождение между творцем и тварью, между всесильным, бесконечным и вечным богом, и слабою ограниченною и ничтожною тварью - человеком? - не для того-ли, чтобы познал он, сколь благ господь; не для того-ли, чтобы он обратился к нему всею душою, и всем сердцем и всеми силами своими? Не для того-ли, чтобы показать ему и научить, что в боге одном все его блаженство и покой, и что искать оного в тварях, каковы бы они ни были - есть мечта! - Человек может обрести на земле сей щастие хотя в высокой степени, - но надолго-ли все это? Благороднейшие степени земного блаженства суть без сомнения от достойной супруги происходящее, или от добрых детей; но сам ты испытал — как все сие прочно! Что-же останется человеку имеющему в сем роде блаженства, когда предметы оного, от него отимутся, и когда при том он, пользуясь оными, не облагораживал и не возвышал их, погружая и вознося все в единого бога? Ничего, кроме скорби ужасной, уныния жесточайшего и - может быть - отчаяния. - Итак, любезный Николай, мы должны как в щастии, так и в нещастии все относить к подателю того и
// С 254
другого, все сливать с ним единым, и наконец сами перелиться в него как капля воды в безмерный океан. Велика-ли капля; но когда она сольется с морем, m становится величиною с самое море и доколе пребывает с оным1) и в оном2), то пользуется всеми свойствами и качествами сего моря. Но до сего не иначе достигаешь как отложением своей индивидуальности, или особенности; то есть потерянием собственного своего вида и формы, как то делается с каплей, когда она с морем соединяется; ибо3) шарообразность и особенные ее свойства все теряются при сем соединении.- Наша собственная воля есть собственно индивидуальность наша; когда мы не того хотим, чего хочет с нами бог, m чувствуем от того скорбь. Сию то волю потерять следует в воле божией и тогда обретем покой душам нашим, покой истинный, ничем не нарушимой; блаженство и на сей земле еще возможное, блаженство превыше всех превратностей времени. Но более сего, мы тогда получаем удостоверение, что над нами совершается соединение с источником бытия нашего и обретаем залог жизни вечной!
Все сие, любезный брат, не иначе с нами сделаться может, как после многих тяжких уроков; уроков не таких, какие преподаются в университетах и школах, но уроков живых, в коих господь Иисус Христос есть и наставляющий и делатель. Все это делается чрез сообщения нам силы искупления его, то есть, чрез приобщение чаше его страданиям по степени и живым образом. От нас требуется токмо одно послушание и внимательный слух, ко внутреннему нашему учителю, который в нас и по мере повиновения и внимания нашего беседует с нами, и выводит в живое действие то, чему во глубине духа нашего он научал. Он, сей внутренний учитель наш, делает нам понятным и св. писание и натуру, которая есть книга перстом божиим, живыми буквами написанная, и для всех раскрытая. Но, к сожалению, не разумеем мы сих божественных книг, толкуем их по своим предубеждениям и злоупотреблениям, разоряя, таким образом, дело божее в нас.
Что-же после того остается любви исполненному творцу всяческих, как не сокрушать бунтующую тварь человека различными скорбями, когда уже добром и благодеяниями не возьмешь эту упорную крепость! Будем-же, любезный брат, равно с благоговением принимать от руки божией и радость и скорбь, относя все к его любви и премудрости; будем искать его во всем, ибо нет для бесконечного ни малого ни великого, ни низкого, ни высокого. Он все во всем, все в себе пом[…]4) ; и мы в нем более5), гораздо более плаваем, чем рыба в море, или птица в воздухе. Ни один волос с главы нашей без воли его не спадает; сии суть собственные его слова жизни. И когда он так видимо уже доказывает тебе, любезный Николай, свой покров, защиту и любовь свою, то прошу тебя, предайся ему безусловно, принося ему в жертву все свои ощущения и желания, моля его, да очистит он их от всего нечистого человеческого; поверь, что после одного такого жертвоприношения ты получишь обильные плоды благодати. Будь постоянен в сем упражнении и достигнешь истинного покоя и блаженства незыблемого! 490)
Но я увлекся поневоле; и пора уже оканчивать письмо. Когда ты доволен Мордвиновыми, то что же сего лучше! Прости, если мои рассуждения в прошедших письмах не совсем гармонируют с твоими о них мнениями. Всякой имеет свои. Дай бог, чтобы любезная Наташинька выросла для твоего утешения и успокоения твоей старости.
Благодарю за реляцию. Хорошо бы ее напечатать. Я читал ее с величайшим удовольствием и прошу впредь сообщать мне подробности о военных действиях. Недаром певали мы: Желаем здравствовать славному воину Николаю Николаевичу! Дело сие покрывает тебя славою; я вижу как гений побед парит над главою твоею. Поздравляю Вас, Милостивый государь господин герерал-лейтенант! Ура!
Также, с таким очарованием, как старый пьяница, заклявшийся более не употреблять горячих, опять потягивает крепкий стакан пуншу, с таким-же очарованием читал я ваше дело под Любартовым, после Кизимиржа происходившее. Движение ваше на правый фланг мятежников будет внесено в историю военную и поставлено примером для полководцев. Сие движение ре[шило] сражение, хотя еще долго дрались после. — Сия почта привезла нам реляции об атаке, предпринятой мятежниками на Гвардейский корпус. Вот, кажется, верный случай совсем уничтожить поляков, взяв их с правого фланга и в тыл и заняв их операционную линию. Но легко рассуждать за 7000 верст, по газетам! А на месте, может быть, совсем другое показалось-бы. Во всяком случае, я уверен, что война сия не долго продолжится. Опытность и таланты фельдмаршала Дибича скоро все решит. Надобно-же быть таким безмозглым и неблагодарным каковы поляки, чтобы сметь поднять знамя бунта против Руси непобедимой! Вот кстати пословица: от жиру собака бесится! — К ним пристала духовная холера, опустошающая вся Европу, дух буйства и демагогичества. Всякой хочет быть правителем, не называясь только царем, а депутатом. Они руководимы духом адским, опровергающим всякую власть от бога поставленную, чтобы на месте оной воздвигнуть власть диавола'. Да будет с нами бог и силы небесные; к непровержению и уничтожению демократических правил, как силою слова, так и силою оружия! - Иерархия земная, основана на иерархии небесной и есть как бы копия и слепок с оной. Эта истинна основана на натуре, и никакая модная школьная философия не в силах поколебать оной. Люди сума сходят, и если слово мира и убеждения их не вылечивает, то: le droit [de] canon6) может быть, сокрушит дерзновенну выю. - Какое безумие! всякой сапожник, всякой
// С 255
подьячий, всякой журналист хочет участвовать в управлении государством! И вместо того, чтобы исправно шить сапоги, переписывать бумаги и печатать статейки, хочет писать законы, не будучи на то призван! 491)
Но вот я принимаюсь уже за другой лист, не сказав тебе ни слова еще о нас. Мы слава богу здоровы. Часто о тебе говорим, читая газеты, ищем твоего имени, и часто находим его. Соничька девка уже большая; Пашинька преумная и преострая, совершенная мать, также мила и любезна. Мой Иоанн настоящий Муравьев. Он начал ползать и понимать - ему уже десять месяцев. - Я, все еще городничий; а жена моя городничиха. В буквальном переводе будет: городничий: Vil[l]am , а городничиха - Vil[l]ame. Может быть, скоро переменятся сии титла наши. Впрочем, как богу угодно! - Я еще не поблагодарил тебя, любезный Николай, за желание, чтобы заслуги твои имели влияние на улучшение моей участи. Я уверен, что ты сего от чистого сердца желаешь. Но позволь и мне также, с такою же искренностью пожелать, чтобы все твое, осталось при тебе. У тебя уже так много отнято, что все что получить можешь не в состоянии вознаградить за потерю тобою понесенную. - Я же, напротив, наслаждаюсь возможным на земле щастием, имея жену одаренную способностью превращать самые горькие минуты мои, в сладкие; и детей, радующих меня своими добрыми качествами. - Конечно, политическое мое значение весьма низко и ничтожно; но что же до того? Некогда придет смерть и всех сравняет!
Признаюсь, однако, что мне бы хотелось, доказать государю, всю мою благодарность, за великое его ко мне милосердие. Он один спас меня и все мое семейство от совершенной погибели; и хотя я никогда не буду в состоянии заслужить все его благодеяния, но думаю, что ежели б получил должность гораздо позначительнее, то мог-бы больше заслужить его внимание. Сие говорю без всякого честолюбия, а из одной глубочайшей благодарности.
Жена моя тебе кланяется, и поздравляет тебя; племянник и племянницы свидетельствуют свое почтение, а я обнимаю тебя все сердцем, прошу продолжать переписываться с многолюбящим тебя братом.
А. Муравьев.
Ты весьма кстати пишешь к княжне Елисавете и Клеопатре Шаховским. Я могу тебя уверить, что как теща моя, так и дочери ее тебя очень любят и много о тебе интересуются. А княжна Елисавета, или иначе Lili, особенное к тебе чувствует расположение.
Книга № 32, лл. 195-197 об.
Примечания:
490) Изменение во взглядах, происшедшее у А.Н. Муравьева, в этом письма выражено наиболее отчетливо. Его религиозно-мистические рассуждения вызывали недоумение даже у близких и родных, особенно у отца, который дает чрезвычайно прямую и верную оценку этому в одной из писем к Н.Н. Муравьеву (Карскому) : "...Александр, вдавшись в мистику вместе со всем женским полом семейства Шаховских, совершенно от меня отвлекся. Ежели я и получаю от него нежные письма; то он сие делает по правилам мистики, на него сию обязанность возлагающих; но внутренно он бы желал, чтоб я с ним вместе небо бороздил... Я сию последнюю (мистику. - И.К.) причисляю к бреду ума. То-есть к болезненному его состоянию". (Письмо от 17 апреля 1832 г. из с. Александровского, ф. 254, кн. 33, л. 209 об.-210).
491) Наиболее сложный вопрос этого периода — взгляд А.Н. Муравьева на польское восстание 1830-1831 гг. До сих пор вопрос об отношении А.Н. Муравьева к польскому движению не поднимался, вероятно, из-за отсутствия источников. В своей работе С.Я. Штрайх показал, что А.Н. Муравьев со свойственным ему чувством справедливости и человеческой отзывчивости старался оградить сосланных в Западную Сибирь польских повстанцев от клеветы и придирчивости местного начальства (см. "Кающийся декабрист". — "Красная новь", 1825, № 10,стр. 150, 154, 163). Но это нельзя отождествлять с его отношением к самому движению поляков, к народным и национальным революциям, к освободительным движениям в Европе. (Говоря о Европе А.Н. Муравьев, по-видимому, имел в виду Бельгийскую революцию). В этом письме ясно выразилась антидемократическая позиция автора по отношению к польскому движению. Известно, что лучшие представители русского общества отнеслись к польскому движению по-разному. Многие декабристы, очевидно, не поняли и не приняли польского восстания. Особая позиция была только у М.С.Лунина и А.И.Одоевского. В недавно вышедшей работе Б.С.Шостаковича "Политические ссыльные поляки и декабристы в Сибири", оценивая многочисленные свидетельства участливого отношения декабристов к ссыльным полякам, завязывания с ними близких отношений, автор приходит к выводу, что установление дружеских контактов между польскими и русскими дворянскими революционерами происходило со всеми присущими им ошибками и классовой ограниченностью мировоззрения. Нелегко преодолевался и русскими и поляками груз традиционных предубеждений во взглядах по национальному вопросу" (См. сборник статей "Ссыльные революционеры в Сибири. (ХІХ-февраль 1917 г.) Вып. 1 Иркутск, 1973, стр.271).
Печатается по кн.: Из эпистолярного наследия декабристов. Письма к Н.Н. Муравьеву-Карскому. Том I. Москва 1975. Под редакцией академика М.В. Нечкиной. Текст писем к печати подготовили научные сотрудники Отдела письменных источников Государственного исторического музея И.С. Калантырская, Т.П. Мазур, Е.И. Самгина, Е.Н. Советова. Вступительная статья и комментарии И.С. Калантырской Перевод писем с иностранных языков Е.Н. Советовой. В настоящей сетевой публикации использована электронная версия книги с сайта http://www.dekabristy.ru/ Гипертекстовая разметка и иллюстрации исполнены в соответствии со стандартами ХРОНОСа.