Иркутск. 16 июля 1832.
Любезный брат и друг Николай!
Я получил письмо твое из Киева от 18 мая, - третьего дня, и сегодня 16 июля, спешу отвечать на оное. Обращаюсь прямо к главному предмету оного, т.е. к переводу моему в Киев вице-губернатором; я начну с того, что буду благодарить тебя, истинный друг мой, за все твои старания обо мне и твою братскую любовь; и так я, может быть, тебе буду обязан возвращением в Отечество! Какая восхи[ти]тельная мысль! Какое живое чувство! Но я не предаюсь всей радости моей, зная из опыта, всю коловратность человеческой жизни, особенно-же моей; и потому я не огорчусь, если провидению не угодно будем сим средством извлечь меня из сего дальнего края; я предамся с сыновнею покорностью премудрой воле божией и ожидать буду моего избавления из Сибири, когда ему будет угодно.
Но как твое письмо восхитило меня; какая перспектива выехать отсюда, обнять тебя, Отца, дышать родным воздухом, увидеть родное небо, и особенно вывесть из Сибири мою любезную жену, которая все оставила, чтобы последовать за мною, вывесть детей, которым нужно воспитание! Не только вицегубернатором в Киеве, но советником, столоначальником, простым писарем согласен я определиться в России, оставляя почести тем, кому они нужны, кто в них основал свое блаженство; я же, 26 лет оставивший блестящую службу, - в 40 лет не мог бы простить себе что либо особенного искать в ней, кроме исполнения моего священного долга. И потому, хотя я совершенно оправдываю тебя в том, что ты не дал полного согласия или autorisation1) почтеннейшему Василью Васильевичу, вызвавшемуся быть еще благодетелем моим, и тем довершающему все, что уже ранее сего он для меня сделал, но не могу однакож не сожалеть о том2), что ты не дал согласия сего; ибо надобно тебе знать, что я на все согласен - лишь бы только выехать из Сибири. Ты сам знаешь, любезный брат, все, что влечет меня домой!
Не подумай, любезный друг, что я говорю все сие сам собою, и по естественной наклонности моего характера. Нет, я давно уже себя ломаю и переламываю, и не даю воли своему темпераменту; особенно при столь важном обстоятельстве жизни моей. Я молился и призвал господа испытующего сердца и утробы, и сие предложение Василья Васильевича показалось мне самим богом ему для пользы моей внушенным. Обеими руками емлюсъ за оное и прошу привести в исполнение. - Я даже искал в себе и обстоятельствах своих того, что бы могло сему препятствовать и противоречить, но ничего решительно не нашел; все, напротив, одобряет и наклоняет к тому. И потому еще помолившись, написал письмо Василью Васильевичу Левашову, которое при сем прилагаю, прося тебя поспешить доставить оное; и просить его не отлагать своего намерения. С сего письма прилагаю, сверх того, особую копию для тебя и сведения твоего, на особом листочке рукою жены моей писанную 498) .
Ты спрашиваешь, в каком состоянии мои средства? Расстроено-ли мое имение? и чем проехать такое большое расстояние?
1) Средства наши весьма скудны; но здесь жить весьма дорого, и едва-ли в Киеве не дешевле. Потому что здесь, кроме хлеба, дров, сена и квартиры, все прочее привозное из России; следовательно и должно быть дороже. И потому в отношении к жизни, в Киеве не будет более расходов чем здесь. Разве присутствие Главной Квартиры понудят к лишним расходам, которых здесь нет; но я думаю, что и в Киеве можно удержаться давать балы и обеды, когда нет денег на сие, и когда не чувствуешь к тому склонности, а паче имеешь к тому непреоборимое отвращение3)
2) Имение наше точно весьма рас[с]троено, но оно тем еще более рас[с]траивается, чем я от оного далее; находясь в Киеве, я буду только в 800 верстах от оного и могу ехать в отпуск в деревню, что из Сибири совершенно невозможно. Напротив, я уверен, что приближение мое к деревне нашей может улучшить оную. При всем том хотя имение рас[с]троено до чрезвычайности, но оно еще не пропало и от моего возвращения может быть удержано за нами. Сверх того, служа с ревностью и усердием в виду столь деятельного и благодетельного начальника, каков Василий Васильевич, я могу иметь надежду, что нужды наши и служба моя доведены будут до сведения монаршего, могу надеяться, что заслужу какую нибудь помощь, как например: Михаилу дали большое жалование и тем обеспечили его существование. Здесь-же кроме неудовольствий и, может быть, ответственности, я ничего не выслужу, ибо все почти против меня, кроме одного генерал-губернатора, который меня защищает. Вить одному бороться со всеми трудно; а здесь я именно в таком положении. Ты скажешь, может быть: не борись, делай как другие! Нет, любезный друг, ты сего не скажешь, когда узнаешь как здесь делается! Впрочем я ни на кого не жалуюсь, и прошу тебя, чтобы сие осталось между нами.
3) Нащет проезда отсюда в Киев, так как. формальное о том прошение идет не от меня, а4) должен я быть переведен Начальством, как будто помимо меня, то по закону я должен получить по чину прогоны на шесть лошадей. И если я еще возьму от себя подорожную на три лошади в добавок к шести, то сего довольно. И потому, мне будет с чем5)
// С 261
доехать, хоть с большею нуждою. — Ежели бы возможно было при представлении, котором Василий Васильевич сделать обо мне намерен, испросить для меня партикулярным письмом к министру финансов 5000 рублей на подъем, из казны, сверх прогонов только не заимообразно, то сие было бы весьма хорошо. Впрочем, если сие сопряжено с какими нибудь затруднениями, то прошу не хлопотать об этом. Я о сем для того только пишу, что есть примеры, что сие делается. Впрочем, повторяю, если это чуть затруднительно, то лучше не просить сего, чтобы не испортить дела. Останавливаясь на сей последней мысли, я думаю, что если ты продолжаешь знакомство с графиней Екатериною Захарьевной Конкриной 499) , я думаю, говорю, что ты мог бы написать ей о сем партикулярное письмо; она, кажется, может склонить своего мужа на то, чтобы он выхлопотал6), деньги на дорогу7), на подъем, из казны, но только сверх прогонов, которые, как я выше сказал, будут мне по закону следовать. Впрочем, ежели это, т. е. письмо к Конкриной о деньгах, противно или неуместно кажется, то прошу не принуждать себя к сему действию. Бог все лучше нас устроит!
Вот, любезный друг Николай, все, что мы человечески гадать можем. Человек предполагает, а бог располагает! Мы думаем так, а может быть выдет совсем иначе; и потому должно быть готовым на все случаи, и принимать с покорностью, все, что милосердому отцу угодно бывает нам посылать. Но говоря по предусмотрительности человеческой, кажется, любезный брат, что и ты не встретишь во всем сказанном мною что либо противное или несогласное, или невозможное с обстоятельствами нашими; напротив, все, кажется мне, сосредоточивается в пользу сего действия.
Мне не нужно говорить о последствиях, ежели бы удалось вам перевести меня в Киев; сие было бы загадывать заранее; но не могу не льстить себя надеждою, что ты нам отдашь тогда свою Наташеньку, она тогда будет близ тебя; не могу не радоваться тому, что мы соберем осиротевших сестер наших, и можем еще доставить им несколько щастливых годов! Они, бедные, уже так долго пригвоздены8) ко кресту испытаний!
При сем прошу тебя уверить Василья Васильевича в глубочайшей и живейшей моей благодарности за такое благожелательное его расположение ко мне; я всеми силами стараться буду оправдать его доверенность и надеюсь, что он будет мною доволен. Ты можешь его в том уверить. Но тебя, любезный Николай, какими словами буду я благодарить за братские твои попечения ко мне! Но не стану более распространяться об этом, ты сам вообразить можешь все, что я к тебе чувствую!
Но что твоя нога; нас она очень беспокоит? признаки, которые ты описываешь, не хороши; судя по оным, она останется навсегда слабее другой ноги. Пожалуй, поберегись. Ты ничего не пишешь о докторе Крузе, о котором я тебя просил. Может быть, ты в беспрерывных хлопотах забыл об нем. Итак, я вновь тебе напомню. Доктор и коллежский асессор Крузе, член здешней Врачебной управы, молодой благородный человек, прекрасный оператор, желал бы быть переведен в дивизионные или корпусные доктора военные, и именно, если возможно, к тебе в дивизию. Ежели есть у тебя ваканция, уведомь, пожалуй, о том, как бы сие сделать. Ежели в другой дивизии или корпусе есть место, то ив том прошу уведомить, равно и о средствах, как приступить к сему; он скоро будет надворный советник. Я рекомендую его как искусного оператора и благороднейшего человека.
Ты спрашиваешь, имеет-ли корпусный командир Вельяминов влияние на перевод Фролова; о сем уведомлю тебя в другой раз.
Обнимаю тебя, любезный брат и друг Николай, всем сердцем и желая от всей души, чтобы предположение наше удалось, предаваясь впрочем совершенно воле божией, - остаюсь многолюбящий тебя брат и друг
Александр Муравьев.
Приписка на полях: Слуга мой Владимир Дроздов 24 июня умер, кажется, нарывом в голове. Жаль верного слуги!
Книга № 34, лл. 72-74 об.
// С 262
Примечания:
1) Перевод: "дозволение" (франц. яз. )
2) Первоначально: "об этом".
3) "Разве присутствие...непреоборимое отвращение" — вписано в текст между строк и в конце страницы.
4) Далее зачеркнуто: "перевожусь я".
5) "Будете чем" неписано над зачеркнутым: "есть"
6) Далее зачеркнуто: "и место и", над строкой зачеркнуто: "сверх прогонов".
7) Первоначально здесь заканчивалась фраза, остальное написано в конце листа и соединено с основным текстом звездочкой и стрелками.
498) В книге № 34 сохранилась копия письма А.Н. Муравьева к В.В.Левашову и ответ последнего на это письмо. Ниже мы приводим полный текст этих писем.
I. Копия письма (А.Н. Муравьева] к В.В.Левашову:
Ваше Высокопревосходительство
Mилостивый Государь
Василий Васильевич
Брат мой пишет ко мне, что Ваше Высокопревосходительство, продолжая принимать милостивое участие в положении моем, поручили ему узнать образ моих мыслей о том, желаю ли я быть Вице-губернатором в Киеве?
Приступая к ответу, позвольте мне наперед принесть живейшую и чувствительнейшую благодарность за сии знаки постоянного вашего расположения ко мне, уже во всю мою жизнь привязанного к Вам неразрывным узлом совершеннейшей и неограниченной преданности. Служить под начальством Вашим, быть при Вас — есть столь близкая потребность сердца моего, что я с восхищением уже по одной причине сей принимаю благодетельное предположение вашего высокопревосходительства.
Перевод мой из Сибири на службу в Россию будет для меня знаком высочайшего и всемилостивейшего ко мне благоволения и забвения моей вины, которую и здесь я заглаживать стараюсь, но не могу с таким успехом достигнуть сей цели моей, как тогда, когда я буду находиться в виду правительства, в виду вашем.
Наконец, доставления мне выезда из Сибири, имея жену, оставившую для меня все — детей, коим я обязан воспитанием, и имение от удаления моего совершенно расстроившееся, есть для меня такое благоволение, которое я ни с чем сравнить не могу. Служить же под начальством Вашего Высокопревосходительства столь для меня лестно и так удовлетворительно для моего сердца, что я смею даже просить Вас не отлагать намерения Вашего, представлением обо мне; тем более, что и самая должность, которую я здесь занимаю, по степени своей соответствует той самой, к которой вам угодно меня назначить; ибо здесь Председатель Губернского Правления, заступает также место Губернатора в отсутствии его. О старании же моем оправдать доверенность Вашу я смею // С 320 просить Ваше Высокопрев[осходительство] не сомневаться. Столько причин ручаются за мое усердие и ревность к службе!
Ваше Высокопрев[осходительство], примите еще раз все, что словами я выразить не в состоянии, но что во глубине души к Вам ощущаю!
С истинным и глубоч[айшим] высокопоч[тением] и проч[ее]. 16 июля 1832 г. Иркутск".
II. "Генерал-губернатор Генерал-Адъютант Левашов, свидетельствуя совершенное свое почтение Его Превосходительству Николаю Николаевичу, покорнейше просит прилагаемое при сем письмо на имя Александра Николаевича отправить по принадлежности". (Писарским почерком. — И.К.)
"Милостивый государь
Александр Николаевич!
На письмо Ваше от 16 прошлого июля месяца из Иркутска ко мне посланное, имею честь уведомить, что я употреблю старание исполнить желание Ваше, нисколько не потеря[в] надежды, со временем исходатайствовать для Вас совместное со мной служение. С истинным почтением и совершенною преданностию имею честь быть Милостивый государь
Покорнейшим слугою
Левашов. 23 августа 1832 г.
Киев". (Дата писарским почерком. - И.К.)
Августа 1832 г.
Киев" (ф. 254, кн. 34, лл. 75-77).
499) Екатерина Захаровна Канкрина, урожд. Муравьева (1795—1849) — родственница братьев Муравьевых, дочь Захара Матвеевича Муравьева, родная сестра декабриста Артамона Захаровича Муравьева. В 1816 г. она вышла замуж за графа Егора Францовича Канкрина (1774—1845), который был министром финансов с 1823 по 1844 гг.
Печатается по кн.: Из эпистолярного наследия декабристов. Письма к Н.Н. Муравьеву-Карскому. Том I. Москва 1975. Под редакцией академика М.В. Нечкиной. Текст писем к печати подготовили научные сотрудники Отдела письменных источников Государственного исторического музея И.С. Калантырская, Т.П. Мазур, Е.И. Самгина, Е.Н. Советова. Вступительная статья и комментарии И.С. Калантырской Перевод писем с иностранных языков Е.Н. Советовой. В настоящей сетевой публикации использована электронная версия книги с сайта http://www.dekabristy.ru/ Гипертекстовая разметка и иллюстрации исполнены в соответствии со стандартами ХРОНОСа.