О НАРОДНОМ ДУХЕ

В представленном в начале минувшего года политическом обозрении я всеподданнейше доносил Вашему Императорскому Величеству о неблагоприятном вообще настроении умов в империи под влиянием двух главных партий, из которых одна стремится к народно-представительному порядку правления, надеясь приобресть в палате личное, нравственное значение взамен потерянного крепостного над крестьянами права; а другая, при подстрекательстве революционной заграничной пропаганды распространяет за пределы благоразумия либеральные, демократические свои притязания, угрожающие общественному спокойствию и монархическим основаниям государства.

После того положение становилось постепенно хуже. Публичные чтения профессоров, начавшиеся в январе минувшего года и имевшие целью заменить для учащегося юношества университетские лекции, вскоре обратили на себя внимание вредным направлением преподаваемого с кафедры учения. Оно оказывалось тем более опасным, что в публичных чтениях вне стен университета теряется чисто научная цель, извиняющая иногда несоответствующий существующему в государстве образу правления взгляд преподавателей на обсуждаемые ими политические предметы. Ни в одном, впрочем, конституционном даже государстве не было бы, вероятно, позволено профессору, читающему при открытых дверях, сказать перед тысячью собравшихся с улицы людей, «что вполне обязательных законов не существует, и если закон оказывается вредным для народа, то сей последний имеет право его отвергнуть». Между тем, слова эти и много подобных речей были произнесены на здешних публичных чтениях. Когда же профессору Павлову за преступные намеки, сделанные им на литературном вечере, данном, как оказалось после, в пользу сосланного в Сибирь Михайлова, и вызвавшие шумное одобрение со стороны толпы его приверженцев, запрещено было читать, то и прочие профессоры отказались от своих кафедр, кроме одного Костомарова. Молодежь не допустила, однако ж, и его к чтению, сделав ему при общем смятении публичную обиду. Лекции были закрыты, а возмутители воспользовались этим обстоятельством и удалением Павлова из столицы, чтобы навлечь на правительство нарекания в несправедливости и стеснении народного просвещения.

Вскоре затем стали появляться в столицах разные революционные воззвания, которые подбрасывались в частных домах, в казармах и даже в Зимнем Вашего Величества дворце. В мае начались опустошительные пожары, которые общественное мнение приписало поджигательству, убеждаясь в том еще более смыслом воззвания «Молодая Россия»*, написанного в духе политического исступления.

В июне из захваченных на границе писем главных русских возмутителей в Лондоне обнаружилось, сколь далеко распространилось уже во всей империи злоумышление и сколь необходимо было принять противу оного решительные меры для отвращения великих несчастий.

Вследствие сего состоялись, по Высочайшему Вашего Величества повелению, закрытие всех в империи воскресных школ и публичных читален, как служивших проводниками революционных идей, запрещение некоторых вредных журналов, закрытие здешнего шах-клуба, как сборища неблагонамеренных литераторов, усиление цензуры изданием некоторых дополнительных правил и увеличение вообще надзора со стороны исполнительной в столице полиции. С другой стороны, Высочайше учрежденная около того же времени особая секретная следственная комиссия, обнаруживая, по сообщаемым ей III отделением сведениям, революционных деятелей, задержала, как изложено выше, главных виновников и многих сообщников.

Исчисленные здесь меры** строгости имели успех; волнение умов видимо успокоилось***; бывшие в столице пожары, составляя сами по себе большую вещественную потерю, возбудили в публике, особенно же в пострадавшем наиболее торговом и низшем классе здешнего населения, чувство самосохранения, и, вместе с тем, общее негодование против подозреваемых в поджигательстве беспокойных студентов, поляков и вообще против мятежных голов. Герцен и его пропаганда понесли чрез это довольно сильный удар, которому потом содействовали еще издатели московского журнала «Русский вестник» Катков 86 и Леонтьев 87, первые в России выступившие печатным, резким словом против несбыточных, пагубных теорий Герцена. Посыпавшиеся на помянутых издателей злые на падки со стороны либеральных российских журналов доказывают меткость удара, нанесенного пропаганде, и, вместе с тем, солидарность с оною большой части литературного нашего общества.

Таким образом, удалось на этот раз рассеять скопившуюся над русской землею революционную тучу, которая грозила разразиться при первом удобном случае, и этот случай возмутители предвидели, между прочим, в готовившемся возмущении поляков. Тем не менее, происки заграничной пропаганды продолжаются с большим ожесточением, в возмездие за потерю многих усердных ее деятелей. Внутри же России пропаганда поддерживается еще либеральною журналистикою, представляющею, наподобие прессы некоторых западных государств, могущественный рычаг нравственно-политического переворота.

Взгляд на сборник запрещенных в продолжение 1862 года журнальных статей, составляющий два больших тома, вполне обнаруживает направление нашей литературной фаланги. Направление это имеет две главные исходные точки: одна есть школа так называемой «Юной России», которая отрицает весь существующий со времен Петра Великого государственный строй, стремясь к первичной земской самоуправе в духе чистого славянизма; другая есть отвлеченное, западное утопическое учение социализма и коммунизма, примененных к расколу. По словам наших реформаторов, многочисленные, независимые общины раскольников образованы на основаниях братского равенства, выборного начала и солидарности, группируясь в виде федерации, которая состоит уже из 10 миллионов душ, и которая, под личиною религиозного принципа, имеет главною целью сохранение гражданской свободы.

Названные две школы существуют отдельно, но обе они имеют в предмете передачу верховной власти в руки народа и, следовательно, обе противоборствуют правительству. Действия их сливаются в преследуемой ими системе «нигилизма» или отрицания всего существующего государственного порядка при старании унижать публично достоинство правительственных лиц и охуждать принимаемые правительством меры судебные, финансовые, административные и, особенно, полицейские. В системе этой революционные деятели обеих партий видят громадную силу для достижения своих целей.

Изъясненное преступное направление выражается и в большой части статей, невольно разрешаемых цензурою по более отвлеченному их изложению, но в которых, тем не менее, прозорливому читателю скрытый смысл понятен. Таким образом, нравственный яд постепенно проникает и слои читающего общества, особенно же он поражает пылкое, восприимчивое воображение молодежи.

Принятые во второй половине истекшего года меры против пропуска в периодических изданиях статей, написанных в дурном политическом духе, и арестование нескольких главных литературных возмутителей имели уже некоторое влияние на журналистику. Для более успешного за оною наблюдения составляется, по повелению Вашего Величества, новый цензурный устав. Положить окончательный предел журнальному волнению тем необходимее, что, по мере распространения грамотности и развития общественной жизни между низшими сословиями, это революционное орудие получает постоянно большую важность****. Можно даже утвердительно сказать, основываясь на горьких опытах западных держав, прошедших трудный путь народного развития, на который вступает в настоящий период быстрыми шагами Россия, что устранение, или, по крайней мере, ограничение опасности, грозящей ей со стороны прессы, избавит ее от главных бед, сопряженных обыкновенно с политическим пробуждением народов.

В заключение я считаю себя в обязанности повторить, что, несмотря на раскрытие революционной в империи стихии, сия последняя не слабеет, и Лондонская пропаганда, конечно, воспользуется для своей преступной цели новым затруднением, которое правительство встречает в Царстве Польском и Западных губерниях. Поэтому крайне необходимо не только продолжать, но усилить еще неусыпное наблюдение за происками революционеров, дабы отвратить пагубное их влияние на общее положение государства и на главный оплот его силы, на войско, в рядах которого также стали проявляться признаки сего влияния.

Генерал-адъютант князь Долгоруков

2 марта 1863 года

Примечания

* Выделенные курсивом слова подчеркнуты, рядом на полях рукою императора поставлен знак «Nota Bene».

** Под выделенными курсивом словами карандашная помета императора: «были только паллиативными ».

*** Выделенные курсивом слова подчеркнуты, рядом на полях рукой императора поставлен вопросительный знак.

**** Выделенные курсивом слова подчеркнуты, на полях имеется карандашная пометка императора: «Только невозможно».