Воскресенье 27 февраля
Обедня началась очень рано, в 9 1/2 часов, потому что в 11 часов должен был состояться вынос тела. Я почувствовала себя глубоко растроганной при виде императора и императрицы, коленопреклоненных перед крестом. Видно было, что, проникнутые благоговением, они сами чувствуют на себе тяжесть того креста величия и власти, который возложила на них судьба. После обедни весь двор собрался в красной гостиной, прилегающей к зале, где стоял гроб. В эту минуту вдруг об'явили, что приехал эрцгерцог Вильгельм Австрийский 1). При этом известии лицо государя изменилось, на нем появилось выражение сухое и надменное, странным образом противоречащее его обычному выражению мягкому и приветливому. Он сказал Шувалову: „Где он, просите его сюда". Он не сделал ни шага к нему навстречу и прием его был как нельзя более холоден. Это никого не удивило. Все хорошо понимали, что происходило в душе молодого императора при приеме людей, содействовавших тому, что разбилось сердце покойного императора.
Похоронная процессия двинулась в двенадцать часов. Я сидела в пятой карете с Александрой Долгорукой, Екатериной Трубецкой и Наташей Бартеневой так далеко, что едва могла видеть шествие. Только когда оно загибало за угол, мы могли различить золотой балдахин, блестевший на солнце и государя в казацком мундире и его брата Константина, идущих пешком за гробом. Когда мы садились в карету, мы увидели императрицу-мать, которая проходила через вестибюль, проводивши гроб мужа до порога дворца. Ее скорбь, обычно сдержанная и тихая, теперь прорывалась з рыданиях, разносившихся по дворцу. Мне рассказывали, что когда гроб вынесли из дверей дворца, молодой император наклонился к своей матери и, остановив ее, перекрестил и обнял ее. Тогда она опустилась на землю, наклонилась и поцеловала порог той двери, через которую в последний раз перешагнул тот, кто был товарищем, покровителем и другом всей ее жизни; затем она ушла, оглашая дворец своими рыданиями, и, тем не менее, при встрече на лестнице графа Андрея Шувалова, бледного и расстроенного, доброта ее сердца, делающая ее такой внимательной ко всем окружающим, взяла верх над ее горем. Она остановилась и сказала ему: „Бедный граф, как вы, должно быть, устали". Он, вместо ответа, залился слезами.
Погребальная процессия прошла Адмиралтейскую площадь, Новый бульвар, Новый Николаевский мост, первую линию Васильевского острова и повернула к крепости через Тучков мост. Солнце сияло ослепительно, как и в самый день смерти императора, и придавало Петербургу и всей этой похоронной церемонии какой - то праздничный и торжественный вид. По всему пути прохождения процессии были расставлены войска. Звонили колокола, на солнце блестели и искрились мундиры, играла военная музыка, безмолвно сомкнутыми рядами следовал народ. Процессия двигалась в продолжении двух часов. Когда она вошла в крепость, гроб был поставлен на подножие, обтянутое красным бархатом, стоявшее посреди церкви под огромным балдахином из серебряной парчи с горностаем. Храм, пронизанный лучами солнца, сиял огнями тысячи свечей. Во всем этом великолепии было что-то величественное и победоносное.
-------
1) Чувства, вызванные при диоре приездом эрцгерцога Вильгельме, были выражены в известном стихотворении Ф. И. Тютчева:
«Нет! мера есть долготерпенью,
Бесстыдству также мера есть!»...
Тютчева А.Ф. При дворе двух императоров. Воспоминания. Дневник, 1853-1855. (Перевод Е.В, Горье. Вступ. Статья и примечания С.В. Бахрушина. Под ред. С.В. Бахрушина и М.А. Цявловского). М., 1990, 196-198.