6 декабря

Сегодня именины государя, но не было ни торжественного выхода, ни поздравлений. У обедни мы были в обыкновенных туалетах, хотя императрице лучше. Вечером государь пришел пить чай к цесаревне, как он обычно это делает с тех пор, как государыня больна. Здесь была великая княгиня Мария Николаевна, игравшая в карты. Она привезла с собой, чтобы показать государю, картину венгерского художника Зичи, представляющую императора опирающимся на крест и про-стирающим над славянами, припавшими к его ногам, свой поднятый меч, как бы в защиту их; рисунок сделан плохо, и кажется, будто император тяжело давит этим мечом одного из славян, умоляющих его о помощи, и сильно ему мешает. Нет ли скрытой эпиграммы в этом плохо удавшемся рисунке? Государь, рассмотрев рисунок, сказал с недовольным видом: „Лучше бы художник поместил на моем месте кого-нибудь из тех". Кого из тех? Наполеона ИЛИ Пальмерстона? Действительно, есть основание опасаться, что, в конце концов, кто-нибудь из „тех" освободит славян из-под турецкого ига. Великая княгиня Мария Николаевна спросила отца, не хочет ли он купить эту картину и что передать от него художнику. „Скажите ему, чтобы он занялся чем-нибудь более полезным". Я не могла воздержаться от замечания: „А все-таки se non е vero, е ben trovato"—сказанного довольно громко, так что цесаревич остановил меня гневным взглядом, но государь ничего не сказал. Я подумала, что он предпочел бы видеть себя изображенным среди 35 государей Германского Союза, простирающим над ними защищающий их меч.... но все 35 государей повернулись к нему спиной; тем не менее, в последней депеше к Мантейфелю Нессельроде об'являет им, что Россия считает своим долгом, ради избавления Германии от ужасов войны, согласиться на четыре пункта, хотя весной она отвергла эти четыре пункта, как несовместимые с ее достоинством.

По вечерам у великой княгини мы теперь читаем мемуары об Александре I. Я часто чувствую, как при этом чтении кровь мне бросается в лицо. От царствования Александра I ведет свое начало эта странная и унизительная политика, приносящая в жертву интересы своей страны ради интересов Европы, отказывающаяся от всего нашего прошлого и нашего будущего ради того, чтобы успокоить мнительность Европы по отношению к нам. Мы бы хотели совсем не иметь тела, чтобы не смущать Европу даже тенью от него падающей; к несчастью, у нас огромное тело, и как мы ни стараемся казаться маленькими и в движениях и в словах, это огромное тело, как неимоверная бестактность, торчит перед носом Европы, которая, несмотря на всю рыцарскую учтивость Александра I и Николая I, не может примириться с вопиющей бестактностью самого факта нашего существования. Князь Алексей Орлов часто присутствует при этих чтениях у цесаревны. Он умеет говорить, не стесняясь, и хорошо рассказывает. На-днях он говорил об отношениях императора Александра с Францией в ту эпоху, когда он заискивал у Наполеона. В то время французским послом при нашем дворе был Коленкур. Перед парадом император стоял у окна, ожидая появления Коленкура на набережной, и только тогда садился на лошадь. Дерзость Коленкура дошла до того, что он требовал от императора высылки из России французских эмигрантов, нашедших у нас убежище, и хотел навязать ему французских агентов для наблюдения в наших портах за недопущением в Россию английских товаров во время континентальной блокады, наложенной Наполеоном. „Но скажите, ради бога, —воскликнула цесаревна,— как можно было терпеть такое унижение?"—„Э, ваше высочество,— отвечал Орлов,—разве четыре пункта меньшее унижение для нас?"

Тютчева А.Ф. При дворе двух императоров. Воспоминания. Дневник, 1853-1855. (Перевод Е.В, Горье. Вступ. Статья и примечания С.В. Бахрушина. Под ред. С.В. Бахрушина и М.А. Цявловского). М., 1990, 168-170.